Убийство на кафедре литературы

Михаэль молчал. Затем сделал неопределенный жест, Рафи истолковал его как согласие и нерешительно спросил:

— Что тебе принести?

— Ничего, спасибо. Я не голоден, — сказал Михаэль. Вкус лука от обеда с Клейном стоял у него в горле. Когда они ушли, он набрал телефон Шорера. Ответа не было. Дома у него тоже не отвечали. Михаэль положил трубку и подумал, что за него его работу никто не сделает. Он попытался избавиться от нахлынувшего ощущения душевной сумятицы. Он почувствовал себя преданным. Никто не виноват. Никто его нарочно не сбивал. Только он сам во всем виноват. Арье Клейн предал его. Арье Леви был прав. Михаэля очаровал дом Клейна, его семья. А он-то думал, что профессор Клейн — человек Ренессанса. Может, у него еще найдется простое объяснение? Тогда зачем ему было врать? Что ему понадобилось скрывать? — думал Михаэль, набирая номер телефона соседней комнаты. Он велел Белилати впустить Арье Клейна.

Клейн стоял на пороге. Он был в той же рубашке, что и несколько часов тому назад, — полосатой, с коротким рукавом, подчеркивающей мощные мышцы рук. Рядом с ним Рафи казался еще ниже, чем был на самом деле. Он вышел из комнаты взволнованный. Михаэль знал, что Рафи сидит рядом, за стенкой, и внимательно слушает каждое слово допроса.

Михаэль почувствовал, что лицо его стало непроницаемым, взгляд — жестким, лишенным эмоций. Клейн, впервые с того времени, как они с Михаэлем встретились в университете после убийства Тироша, казался напряженным. Он был бледен. Профессор сел в ответ на безмолвное приглашение следователя. И снова Михаэль почувствовал вкус того самого лука и греческих маслин — вкус, вызывавший тошноту. Михаэль попытался отрешиться от внезапно навалившегося на него страха, подавить мысль о том, что сейчас ему придется разрушить теплые отношения, установившиеся с профессором. Да, в отношениях с Клейном он действительно позволил себе зайти слишком далеко за профессиональные рамки. Эти мысли не оставляли его. Он надеялся, что их сменит чувство досады и злости на Клейна, обманувшего его, но этого не произошло. Следователь попытался расслабить мышцы ног под столом, но не смог даже выпрямить их. В комнате стояла удушливая атмосфера. Он взглянул назад, на открытое окно, снова на Клейна; тот сидел молча.

Наконец Клейн не выдержал, прокашлялся и спросил своим густым басом:

— В чем дело?

Михаэль посмотрел на его толстые губы, которые сейчас были сухими от волнения, и тихо спросил:

— Когда вы вернулись из Америки?

— Я уже говорил. В четверг после обеда. Ведь это очень просто проверить, — сказал он наивно.

Кисти рук допрашиваемого были сжаты в кулаки. Руки он скрестил на груди, на лбу появились капельки пота.

«Внимательно наблюдайте за телом, — учил Михаэль курсантов полицейской школы, — следите за языком тела».

А тело Клейна не говорило, а пело. Каждое движение выдавало его страх. Спокойный интеллигентный голос входил в противоречие с тем, что выражало тело.

Михаэль знал, что Клейн сейчас лжет или, если употребить более щадящий термин, скрывает информацию, однако следователь все еще не мог избавиться от закрепившегося в нем почтения ученика к учителю.

«Кто-то другой должен был его допрашивать, не я, — подумал Михаэль, — я слишком заинтересованное лицо. Но при этом я хочу, чтобы с ним обращались поделикатнее, с уважением, а этого лучше меня никто не сделает. Нет, я не могу отдать его Белилати или кому-нибудь другому».

— Скажите еще раз, пожалуйста, почему вы летели отдельно от семьи?

— А что случилось? — Клейн облизнул сухие губы. — Что вдруг стряслось?

— Отвечайте на вопрос. Почему вы летели отдельно?

— Из-за выпускного вечера моей средней дочери, Даны. Я уже говорил. Я ей обещал прибыть пораньше. И на субботний рейс не было мест. Офра и я вместе никогда не летаем, у нас есть определенные опасения на этот счет.

— Она летела в Израиль со всеми дочерьми?

— Да, я уже говорил, — нетерпеливо сказал Клейн.

— Ладно, оставим это. Вы сказали, что в аэропорту вас ждала арендованная машина?

Клейн кивнул. Руки его все так же были скрещены на груди, будто он хотел спрятать сжатые кулаки.

— Я договорился о машине еще в Америке.

— А почему ваши родственники вас не забрали? Ведь они вас почти год не видели — брат, сестра, мать, — почему они не приехали вас встречать?

Клейн положил руки на колени, верхняя часть его тела осталась напряженной.

Михаэль ждал.

— Сложные семейные проблемы. Мы договорились, что они все приедут в субботу к моей матери. Так было удобней для всех, я не хотел никого утруждать.

— Вы уверены, что причина именно в этом?

— А какая другая причина приходит вам в голову?

— Получить свободу передвижения, например.

«Пусть лжет, — думал следователь, — может, я тогда начну на него сердиться». В то же время ему хотелось, чтобы Клейн перестал лгать, чтобы он вновь стал таким, каким был несколько часов тому назад.

Но Клейн молчал.

— Когда вы прибыли в Рош-Пину, к матери? — Этот вопрос пугал и самого следователя.

Клейн снова скрестил руки на груди:

— Я уже говорил.

Губы его сжались в тонкую нить.

Михаэль ждал, но Клейн молчал.