Убийство на кафедре литературы

— Понимаете, Шауль, как бы это сказать, выглядел словно бы заранее униженным, что-то его сильно заботило. Даже если бы он нуждался в моей помощи, он не сказал бы мне. Он всегда выглядел заранее униженным, несмотря на весь свой внешний лоск. Думаю, он не собирался разглашать информацию, которую получил обо мне, здесь не шла речь о шантаже или о чем-то в этом роде. Дело в другом — он хотел одержать надо мной моральную победу, убедиться в том, что и у меня, мол, есть пятно в биографии. Таким образом он чувствовал свое превосходство надо мной, не знаю, поймете ли вы, знали ли вы таких людей.

Когда Михаэль проводил Клейна в зал заседаний, уже светлело. Профессора начали готовить к повторному испытанию на детекторе лжи.

Затем Михаэль вернулся в свой кабинет и стал слушать запись допроса. Заседание должно было начаться в восемь утра, и Циля готовила материалы. Усталость его была уже запредельной, а ведь предстояло еще заседание и, разумеется, нагоняй от начальства. У следователя до сих пор не было четкого представления, кто из допрашиваемых врал, а кто говорил правду. Из-за этого он снова начал злиться на себя.

«Идиот, — возмущался он чуть ли не вслух, — фантазировал о цельности человека, и вот как все повернулось».

Он опустил голову на руки, протер глаза и продолжал размышлять.

«Ну и что из того, что уважаемый профессор вел двойную жизнь? Ну и что из того, что он оказался не столь уж цельным человеком? И что происходит с Майей?»

Он никак не мог избавиться от чувства горькой досады в связи с обнаружившейся двойной жизнью Клейна и при этом не понимал, почему это так его задевает. Интуитивно он чувствовал, что вся эта история не имеет отношения к убийству или имеет лишь косвенное. Это была его личная обида на то, что даже такой человек, как Клейн, оказался далеко не идеален. Ну почему никто не может вести простую, обычную жизнь? Ни он сам, ни другие.

В комнату вошла Циля с подносом, на котором были кофе и свежие булочки. Под мышкой она держала картонную папку.

Глава 17

— Ну так скажи им, что на кассете есть их отпечатки пальцев, мы уже это проходили. Посмотришь, что они скажут, как будут реагировать. Мне что, надо учить тебя, как подловить кого-то? — нетерпеливо сказал Арье Леви. — Клейна отсюда не выпускать, во всяком случае, до того, как он пройдет детектор. Каждый день новые данные, с ума сойти можно!

Начальник полиции округа отпил кофе, все молча ждали. Михаэль все еще был в напряжении из-за ожидаемых вопросов по делу Клейна. К его удивлению, никто не поднял его на смех. Но ведь никто не знает о его обеде с Клейном, о его желании сблизиться с профессором. Никто его не поймет, думал Михаэль. Несколько ночей без сна сделали его весьма ранимым. Он остро почувствовал это на заседании, всплыла даже тоска по Майе.

— Я хотел бы, чтобы мы собрались еще раз сегодня, перед тем как ты улетишь, а ты уже можешь идти за деньгами, все остальное сделают в отделе кадров, — сказал Арье Михаэлю. — А ты что скажешь? — обратился он к Авидану, офицеру следственной группы.

В девять тридцать утра перед Михаэлем сидела Рухама Шай. Она мигала и с подозрением смотрела на магнитофон.

— Я никогда этого не слышала, — повторяла она, — никогда.

— Но на кассете есть ваши отпечатки пальцев, — настаивал Михаэль.

— Не знаю, — она стала заламывать руки, — у меня нет объяснений этому. Я в последний раз видела Шауля в четверг утром, в его университетском кабинете, и в машине с ним не была. Я не знаю, как это объяснить.

Михаэль вынул кассету из магнитофона и положил на стол перед ней.

В ее глазах блеснула искра.

— Я не уверена, — сказала она испуганно, — но, может, я ее уже видела, не помню где. У Шауля в кабинете или у него дома? Я не помню. Или у Тувье? Нет, не знаю. Я не уверена, что это та самая кассета, но мне кажется, что я видела похожую и на ней ничего не было написано — может, у Тувье, когда он доставал ключи из своей папки?

Она говорила искренне. Михаэль внимательно смотрел на нее: вряд ли она сознавала, какое у нее сейчас выражение лица.

Он подумал: каким образом кассета могла попасть к Тувье? — и вдруг его озарило.

— Вы знаете, когда ваш муж встречался с Идо перед его гибелью? — спросил он.

Рухама Шай молча рассматривала свои руки, затем сказала:

— Они встречались и в университете, они каждый день встречались.

— Что значит «и в университете»?

— После семинара, в среду вечером, Идо пришел к нам домой. Он хотел поговорить с Тувье, но я не знаю, о чем они говорили, потому что пошла спать.

Она говорила быстро, будто не хотела взвешивать — навредят ли ей ее слова или, напротив, помогут. Михаэль снова вглядывался в ее детское лицо, губы, искривленные жалобной гримасой, мешки под глазами. Он знал, что она почти все время спит. Все ее страхи, ужас последней недели — все это вылилось в беспрерывный сон.