Убийство на кафедре литературы

— Точно не знаю, но он будто был чем-то недоволен, будто колебался, сердился на кого-то, избегал встреч с Тирошем. Но это, возможно, связано с тем, что он услышал, когда приехал.

— Что?

— Не знаю, правда ли это, но мне несколько человек говорили, да я и сама их видела в здании Майерсдорф, в ресторане гостиницы, днем — жену Идо Рут и Тироша. Я не знаю, может, профессор Тирош так ведет себя с каждой женщиной, но мне показалось, что между ними было нечто большее, чем просто дружеская беседа, у него было такое особое выражение лица, ну как тогда, когда он стоял у окна в секретарской, а потом я услышала кое-что от доктора Ароновича, — Рахель сделала паузу, — это он не мне говорил, а кому-то другому, в очереди в кассу в Майерсдорфе, они меня не видели, — она глянула в потолок, словно стараясь припомнить противную интонацию Ароновича: «Вы гляньте, наш великий поэт снова готовится растоптать очередную женщину. Какие же они все наивные!»

— Вы думаете, он начал за ней ухаживать? За женой Идо Додая? И Идо это знал?

Рахель кивнула:

— Идо — это не доктор Шай, который смирился с этим.

— Почему вы так думаете? — Рахель была горда тем, что он выделил «вы». — Почему вы думаете, что Шай с этим смирился?

— Не знаю, — Рахель стала говорить осторожнее, старательно подбирая слова. — Я об этом много думала. Доктор Шай — человек открытый, порядочный, и можно вроде бы относиться к нему с симпатией, но мне кажется, он настолько обожал профессора Тироша, что не мог сопротивляться и этому. Мне не раз доводилось слышать, что перед подлинным гением он устоять не может. Когда он вернулся из Европы в начале года, то рассказывал о Флоренции, о статуе Давида. Он говорил с Идо у нас в секретарской, и я не слышала, чтоб кто-нибудь так говорил о произведениях искусства. Как о женщине, что-то в этом роде, — сказала она, подумав, и прикусила губу.

— А он увлекался подводным плаванием?

— Кто? Доктор Шай? Нет, с чего вдруг? Вы его видели? — Она удержалась, чтобы не спросить, почему он так интересуется подводным плаванием, — ведь было ясно, что ответа она не получит.

— А кто-то на факультете этим увлекался?

Рахель посмотрела на собеседника с недоумением и отрицательно качнула головой. Затем послушно стала отвечать на вопрос, что она делала с последней пятницы.

Она рассказала, что закончила работу в полдень, затем ей надо было убрать квартиру, пойти за покупками — она ожидала родителей, которые должны были приехать ее навестить из Хедеры и приехали в четыре часа.

— Так вы из Хедеры? — спросил он, записывая. Она кивнула и поняла, что эти вопросы относятся к ее алиби. Она набралась смелости и спросила, действительно ли он проверяет ее алиби.

Он улыбнулся так, что глаза превратились в щелки, подчеркнувшие его широкие скулы:

— Это не обязательно так называть, но в общем, да, — и тут же, без передышки, спросил: кто, по ее мнению, убил Тироша?

Рахель снова покачала головой. Она всю ночь об этом думала — не могла заснуть, вспоминая вид трупа и запах, — но она понятия не имеет. Никто из тех, кого она знает, не кажется ей убийцей.

— А на семинаре, — она уже чувствовала, что он собирается заканчивать, — кто-нибудь ведет протокол?

— Нет, это достаточно массовое мероприятие. Иногда уже после семинара печатают выступления его участников, но это был, по-видимому, исключительный семинар. Я слышала, что его снимали для ТВ и радио, Ципи мне рассказала об этом на следующий день.

Рахель почувствовала, как что-то переменилось в собеседнике, как будто опустился занавес и в комнате установилась другая атмосфера.

— Для телевидения? — Его глаза сверкнули. — Это всегда так? Что факультетский семинар снимают для ТВ?

— Нет, с чего вдруг, ведь их проводят каждый месяц. Это из-за профессора Тироша, о нем говорили, что он любит СМИ.

— Кто, к примеру, говорил?

— Скорее всего, Аронович. Он над ним издевался, над Тирошем, при каждом удобном случае, но за его спиной.

— У него были для этого какие-то особые причины, у Ароновича?

— Я не знаю. Может, просто болезненная зависть. Впрочем, над его стихами он никогда не смеялся. Рядом с Тирошем Аронович выглядел отталкивающе, он и так не очень-то привлекателен, но рядом с профессором Тирошем это было особенно заметно.

Рахель вдруг почувствовала жуткую усталость, у нее больше не было сил говорить.

Он, будто почувствовав это, встал и сказал, что, возможно, она еще понадобится, но сейчас свободна. Он мельком взглянул на нее, но она уже его не интересовала, он думал о чем-то другом.

Молодая женщина с большими голубыми глазами энергично отворила дверь:

— Слушай, Михаэль… — тут она заметила Рахель и осеклась.

«Михаэль, — подумала Рахель, — да, так его зовут».

Она почувствовала, что между этой женщиной и Михаэлем — какие-то свои, близкие отношения, равенство. Сердце защемило, когда она распахнула дверь, сказав «большое спасибо».

Выйдя из кабинета, Рахель заметила паническое выражение на лице Адины, сидевшей в углу. Адина привстала, чтобы что-то сказать, но Рахель поспешила уйти. У нее уже не было сил посвящать Адину в то, что происходило в кабинете.