Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Да нечего рассказывать, — развел руками Никита Иванович. — Обыкновенно, сидели, ели, разговаривали с соседями. Общей беседы не завязалось. После чай вышли на террасу пить, сидели кто где, Елизавета Александровна чай разливала. Ближе к девяти дети попрощались, а мы со стариками на веранду прошли, там сели в карты играть. До половины двенадцатого один только роббер сыграли, а там распрощались. Мы с Генрихом Михайловичем уехали.

— А когда вы, господин Зотиков, покойную мадемуазель в последний раз видели?

— Да на террасе, когда чай пили, — сказал Зотиков. — А после не видел.

— А что вы скажете, Никита Иванович, мадемуазель Рено с кем-то за ужином говорила? — спросил Воскобойников. — Далеко ли от вас сидела?

— Да не то, чтобы далеко, но в окружении своих учениц: с одной стороны Аня от нее была, с другой – Настенька. А рядом с Настенькой Алеша, потом Николенька, а я рядом с Николенькой сидел.

— А вы, Анна Григорьевна, Настасья Григорьевна, с мадемуазель разговаривали?

— Non, monsieur, — произнесла Анна, и Настенька вслед за ней эхом, тоже по-французски, но с дурным выговором:

— Non, monsieur le chef de police.

— Хорошо, — сказал полицмейстер, поерзал в кресле. — А о смерти мадемуазель как вы узнали, когда?

— Утром, — едва шевеля губами, проговорила Анна, — нам Маша сказала.

— А еще Агафья кричала, так что мы услышали, и я в детскую побежала, в окошко посмотреть, и ее как раз несли, — совсем уже осмелевшая Настенька затараторила бойко. — А тут Маша прибегает, кричит, что мадемуазель убили…

— Марья Свечкарева, что вы скажете? — обратился полицмейстер к старшей горничной.

— Так все и было: барыня Лизавета Александровна и барыня Софья Матвеевна еще спали, я им и сказала.

— А что барыни вам? — вкрадчиво спросил Михаил Дмитриевич, чуть подавшись вперед. — Что сказали?

— Барыня Лизавета Александровна сказали, что все я выдумываю, чушь всякую. А барыня Софья Матвеевна велели подать халат, и спустились вниз, а после послали Ивана в город, за доктором. И вернулись Лизавете Александровне сказать.

— А какими словами вы оповестили своих хозяек о происшедшем? Не вспомните?

— Ну, известно… — Марья Свечкарева заколебалась, облизнула губы. — Что мамзель убили…

— А вот и нет, а вот и нет! — воскликнула совершенно уже осмелевшая Настенька. — Ты сказала, что ее задушили!

— А… Может быть, — согласилась Свечкарева. — Ее Семен Игнатьевич как внесли, у нее ран не видно было, ни на животе, ни на затылке. На животе – потому что платье на ней черное было, на черном, сами знаете, кровь не видна. А на затылке, потому что голова запрокинулась. Зато на шее два синяка виднелись, вот тут и вот тут, — Мария на своей собственной шее показала, где размещались синяки. — Я и подумала, что ее задушили. Потому так и сказала. А потом, когда от барынь спустилась – смотрю, кровь…

— Очень хорошо, — кивнул полицмейстер. — А скажите, Марья, когда обнаружилась пропажа перчатки? Это ведь в то утро было?

— Вот сейчас только узнала, Параня рассказала, — Свечкарева задумалась. — Утро то суматошное было, господин полицмейстер, так сразу и не вспомнить… Вроде бы после завтрака… Ой, нет, завтрака в тот день и не было вовсе, Кузьминична не в себе была, барыня Софья Матвеевна ушли, мальчики и Михаил Андреич молока с хлебом откушали, а барыне Лизавете Александровне Параня сготовила яйца… Да, а после я Паране говорю, что поди сними белье, принеси в буфетную, мы с Аленой разложим. Параня пошла снимать, а тут околоточный стал забирать Алену в участок, а с Лизаветой Александровной припадок случился, ну, мне и не до белья стало. Должно, то белье до сих пор в кухне лежит, неразобранное…

— Так, хорошо. Ну а теперь, — Воскобойников оглядел присутствующих с легким прищуром, — теперь к следующему дню перейдем. С бутылью пропавшею мы вчера определились, теперь про вечер мне расскажите. Значит, Софья Матвеевна с господином Зотиковым уехали. Что барыня?

— Барыня к себе пошли, прилечь, — с готовностью сообщила Маша. — Очень их жара доняла. А я стол к ужину накрывала, а Агафья готовила. А Параня за керосином побежала, в лавку.

— А барышни? Анна Григорьевна? Чем вы занимались?

— Не помню, monsieur le chef de police, — молвила Анна Григорьевна.

— Ой, ты же книжку взяла, ту, что маменька читала, — сказала бойкая Настенька, — а Алеша стал ее забирать, и вы поссорились!

Анна поглядела на сестру исподлобья и ничего не сказала.

— Это правда, Анна Григорьевна? — спросил Воскобойников мягко.

— Не помню.

— А вы, Настасья Григорьевна, что делали?

Настенька опустила глаза, передернула плечиками:

— Мы так… Мы с Николенькой…

— И чем же вы с Николенькой занимались? Тоже книжку читали? — ах, как ласков, как нежен был тон Михаила Дмитриевича! И так участлив взгляд! Настенька не стерпела, призналась:

— Нет, мы с Николенькой и Костиком во флигеле в карты играли. Костик нас учил…

— Ах ты, господи, воля твоя!.. — не сдержался Зотиков.

Настенька вспыхнула, глянула искоса на Никиту Иваныча: