Убийство на вокзале. Сенсационная история раскрытия одного из самых сложных дел 19 века

– Не отвечайте на этот вопрос. Как он может сказать, были ли улики, если не занимался расследованием?

Мистер Сидни проигнорировал это замечание:

– Не были ли эти факты настолько вескими, что они собирались арестовать другого человека?

Мистер Брюстер не мог больше терпеть:

– Не отвечайте, мистер Хэнбери. Я должен возразить против этой реплики. Вы и так зашли слишком далеко, мистер Сидни.

– Я очень вам благодарен, мистер Брюстер, – с преувеличенной вежливостью сказал мистер Сидни. Было очевидно, что его линия допроса будет признана неправомерной, но это не имело значения: ему удалось намекнуть, что полиция уже арестовывала не того человека. Возможно, это был подлый прием, но эффективный. Присяжные не могли забыть услышанное.

Мистер Брюстер должен был вызвать еще одного свидетеля: сержанта Майерса, присутствовавшего при аресте Споллина. Полицейский сообщил, что одежда подсудимого была изъята и отправлена на экспертизу доктору Гейгану, судебному химику. Ученый должен был присутствовать в суде, чтобы рассказать о том, что он обнаружил, но поскольку его не удалось найти, мистер Брюстер заявил, что обвинение, наконец, закончило со своими аргументами.

Из всех достопочтенных юристов, присутствовавших в суде в то утро, только Джон Эдье Курран в прошлом переживал сложную юридическую шараду с позиции обвиняемого. Ровно двадцать пять лет назад Курран стоял в том же зале суда на Грин-стрит и обвинялся в участии в незаконном собрании. Будучи студентом юридического факультета, он участвовал в кампании против десятины – древнего налога, за счет которого финансировалась Ирландская церковь. Как и многие католики, он был глубоко возмущен тем, что его заставляли оплачивать богослужения богатого протестантского меньшинства, в то время как католические церкви, посещаемые крестьянами и рабочими, ничего не получали. Молодой Курран стал ярым сторонником отмены этого церковного закона и летом 1832 года выступил на митинге против десятины, проходившем в горах к югу от Дублина. Его арестовали и приговорили к двум месяцам тюремного заключения в ту самую неделю, когда он должен был стать адвокатом. Вместо того чтобы приступить к практике, он оказался осужденным преступником, закованным в наручники и сидящим в тюремной карете, которая с грохотом мчалась в тюрьму Килмайнхам.

Этот случай едва не стоил ему юридической карьеры, но в то же время стал элементом, сформировавшим из Куррана отличного адвоката. Он уже сталкивался с несправедливостью и знал, как это больно. Знал, каково это – сидеть на скамье подсудимых и сжиматься от ужаса, пока судья выносит приговор. Поэтому, когда он встал, чтобы обратиться к присяжным, он мог легко представить, что отстаивает свою собственную жизнь, а не жизнь Джеймса Споллина:

– Господа, это было грустное зрелище, которое, я надеюсь, мы больше никогда не увидим, – дети, выступающие по такому случаю, чтобы дать показания, когда на карту поставлена жизнь их собственного отца…

Сидящий на скамье подсудимых Джеймс Споллин подался вперед и уткнулся лицом в носовой платок. Его плечи затряслись от рыданий.

– …и выходящие вперед с хладнокровием и решимостью, которые, наверное, поразили каждого из нас; даже с легкостью манер и безразличием, как будто они были – и я уверен, что они были – невинными пешками в чужой игре.

Мистер Курран старался не называть ее имени, но ни у кого в зале не возникло сомнений, что он обвиняет именно мать детей, миссис Споллин.

– Господа присяжные, что это за дело? Простое подозрение. Отбросьте все, что вы слышали о тех, кто не присутствовал здесь лично, отбросьте показания Люси и Джозефа Споллинов – потому что я не могу допустить, чтобы любой здравомыслящий человек пришел к выводу, что кто-то из них сказал правду, – и что останется? Пустое место.

Следующие четыре часа адвокат защиты подробно объяснял, почему пришел к такому выводу. Мистер Курран был беспощаден. Он разобрал показания детей, указав на каждую неточность. Он напомнил присяжным, что версия обвинения основывалась на датах и точном времени, предоставленных Люси, которая «не знает, какой сейчас месяц, и не понимает, сколько показывают часы». Что касается Джозефа, то он дал две разные версии о своем местонахождении в день убийства и неоднократно менял свою версию. В последний раз он утверждал, что видел, как отец шел к станции, размахивая «чем-то длинным». Мистер Курран жестко опроверг это утверждение:

– Мальчик сказал, что он стоял у двери дома, когда увидел, как его отец переходит пути. Расстояние между этими местами составляет почти сто пятьдесят метров. Я был там вчера вечером, и не смог бы узнать своего друга среди бела дня на таком расстоянии, что уж говорить о темной ноябрьской ночи.

По словам барристера, детей тренировали в даче показаний и говорили, что им нужно сказать. Кто-то «за кулисами» контролировал их, пытаясь добиться того, чтобы Джеймс Споллин, которого в очередной раз можно было увидеть рыдающим на скамье подсудимых, был повешен за убийство.