Убийство на вокзале. Сенсационная история раскрытия одного из самых сложных дел 19 века

Дублинская комиссия Ойеров и Терминеров [24] – а именно таково ее полное название – была расположена в здании суда на Грин-стрит, в нескольких минутах ходьбы от Кейпл-стрит и в десяти минутах ходьбы от северного берега Лиффи. Это здание, стоявшее между двумя тюрьмами – мрачной, полуразрушенной Ньюгейтской и менее угрюмой тюрьмой для должников, – представляло собой величественное георгианское сооружение с шестью колоннами из портлендского камня, поддерживающими массивный гранитный портик. Утром в пятницу, 7 августа, на прилегающих улицах собрались возбужденные толпы. Многие надеялись занять место на публичной галерее, но их ждало разочарование. Вход на суд над Джеймсом Споллином осуществлялся строго по билетам, и это был самый желанный билет в городе.

Тех счастливчиков, кто сумел протиснуться сквозь толпу и показать свой драгоценный листок бумаги констеблю в шляпе, стоявшему у ворот, ждало ни с чем не сравнимое представление. Двери здания были открыты в необычно ранний час, и зал суда задолго до начала слушаний наполнился зрителями, среди которых, как сообщала одна из газет, «присутствовало значительное количество дам». Часть места, обычно доступного для публики, заняли журналисты, приехавшие не только со всех уголков Ирландии, но и из Англии, Уэльса и Шотландии. Прошло всего четыре недели с тех пор, как Мадлен Смит была оправдана по обвинению в убийстве в Высшем уголовном суде Шотландии, однако уже были все признаки того, что интерес общественности к этому делу может затмить ее случай.

Интерьер здания суда на Грин-стрит приятно контрастировал с его грозным внешним видом. Дневной свет проникал через высокие окна, выходящие на восток, и освещал просторный двухэтажный зал с белыми стенами и дубовой обшивкой. Его планировка была почти театральной: две галереи для публики огибали верхнюю часть зала, словно балконы. Присяжные заседатели размещались в своеобразной королевской ложе, приподнятой с одной стороны, а судьи – под тяжелым бархатным балдахином, на первый взгляд напоминающим арку просцениума. Партер театра правосудия был занят адвокатами, сидевшими за величественным дубовым столом: барристеры – в париках и мантиях, солиситоры – в костюмах. В это утро их было гораздо больше, чем обычно. Судя по морю конских волос, видневшемуся сверху, все дублинские барристеры, которым нечем было заняться, надели свою судебную форму и, покинув Кингс-Иннс [25], заявились на Грин-стрит. Между тем более примечательным, чем сидевшие за столом, было то, что находилось на нем. Четыре искусно выполненные деревянные модели в мельчайших подробностях изображали Бродстонский вокзал и его окрестности. Самая большая из них, копия всего здания вокзала, представляла собой произведение искусства в пару метров длиной. Там даже можно было разглядеть миниатюрные версии кабинета мистера Литтла, дома Споллина и уборной, где были найдены деньги.

Температура в зале суда была удушающей, атмосфера – напряженной. Один из очевидцев позже вспоминал о «лихорадочной тревоге», которую испытывали зрители в ожидании начала процесса, как будто это была казнь Джеймса Споллина, а не суд над ним. В четверть десятого обычная болтовня резко стихла и под скрип стульев и скамеек адвокаты и зрители встали. В зале появились судьи.

В Дублинской комиссии судьи заседали парами, и в данном случае председательствовали два самых высокопоставленных судьи в Ирландии. Вместе с лордом главным судьей Томасом Ланглуа Лефроем за судейским столом находился Джеймс Генри Монахан, главный судья гражданского суда. Монахан, самый высокопоставленный католик в ирландской судебной системе, своей эрудицией и беспристрастностью вызывал всеобщее восхищение в политических кругах. Несмотря на то, что в суде ему обычно удавалось сохранять самообладание, он отличался переменчивым характером и любовью к грязным словечкам. Однажды он вышел из себя и крикнул мировому судье: «Черт побери, сэр, это все ерунда и чепуха!», что вызвало у парламентариев вопросы о его поведении.