Настроение Нильсена в тюрьме сменялось, как картинки в калейдоскопе, от восторга до угрюмости, от смирения к отчаянью, от сожалений о прошлом до надежды на будущее. Они редко уравновешивали друг друга. Самый здоровый и радостный период случился у него, когда он влюбился в другого заключенного в своем блоке. Заключенного звали Дэвид Мартин: в то время он и сам являлся объектом внимания прессы, поскольку до своего ареста находился в бегах и теперь ожидал суда по нескольким серьезным обвинениям[26]
. Когда газеты, больше заинтересованные в скандалах, чем в действительных новостях, узнали о том, что Мартин и Нильсен находятся в тюрьме в одном крыле, они придумали целую историю – якобы эти двое вовсю наслаждались там страстной любовной интрижкой. Предположение это оказалось довольно близко к правде, но все-таки не совсем. Их отношения никогда не носили сексуальный характер: они испытывали стабильную привязанность и уверенность друг в друге, которой оба очень дорожили. Дэвид Мартин, обычно довольно скрытный и молчаливый, вдруг начал вести долгие беседы с Нильсеном, когда они прогуливались вместе по двору во время физических упражнений, открывая ему то, о чем всегда умалчивал в разговорах с другими. Для Нильсена – «монохромного» человека, не способного на компромисс, – эта дружба быстро перешла на более глубокий и личный уровень:Если бы меня приговорили выбрать или свободу, или пятьдесят лет в тюрьме вместе с ним, я бы без колебаний выбрал последнее. Я не совсем понимаю, почему именно он, но это не имеет значения. Я снова чувствую себя живым, моя жизнь кажется яркой, и ни с кем во всей Британии я бы не поменялся сейчас местами – теперь, когда он здесь… Если я убью себя, то не смогу думать о нем… Со мной происходило не так уж и много по-настоящему чудесных и прекрасных событий… и это, возможно, самое лучшее из всех. Провидение меня не забыло.
Вдохновленный этой неожиданной привязанностью (третьей подобной в его жизни после Терри Финча и Дерека Коллинза и затмевающей их обоих по интенсивности), Нильсен написал стихотворение под названием «Опасность», в котором выразил свой страх быть отвергнутым, если он когда-нибудь объявит о своих чувствах, а также страх скомпрометировать репутацию Мартина в таблоидах этими отношениями:
Этот отрывок интересен тем, что подразумевает необходимость «спасать» кого-то от силы его «эмоций»: другим его объектам симпатии в прошлом не так повезло. Кроме того, он говорил, что «быть счастливым после того, как столько жизней загублены навеки, – это извращение даже для меня».
Он так глубоко привязался к этому заключенному, что надеялся на одновременный с ним судебный процесс, чтобы они могли войти в историю вместе (ему доставляло невероятное удовольствие знать, что у них будет один адвокат на двоих). Качества и недостатки, которые он видел в Мартине, в основном являлись теми качествами и недостатками, которыми он хотел бы обладать сам. «Он – безвременное воплощение меня самого. Его счастье – мое счастье. Его несчастье – мое несчастье». Пожалуй, можно даже сказать, что в этих отношениях он снова предпринял попытку сбросить свою старую личность и оставить постыдную кожу Денниса Нильсена гнить на тюремном полу. Вероятно, важнее всего здесь то, что впервые он увидел этого заключенного лежащим на носилках, когда его принесли в больничное крыло после очередной голодовки заключенных.
Лежа в своей камере, Нильсен снова и снова размышлял над своим прошлым. «Я прожил очень странную жизнь», – писал он: