Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Я был школьником, солдатом, поваром, кинолюбителем, полицейским, клерком, руководителем отдела, пьяницей, сексуалистом (с мужчинами и женщинами), убийцей, любителем животных, независимым членом профсоюза, участником дебатов, чемпионом благих дел, расчленителем жертв, великим визирем и, вероятно, приговоренным к пожизненному заключению. Если Бог существует, то, должно быть, у него поистине странная расстановка приоритетов: я находил людям работу, воевал за мир, делал любительские фильмы, служил хранилищем бесполезной информации, работал чинушей, был задержан полицией, пожинал плоды одиночного заключения, убивал невинных, не раскаиваясь, исправился, служил загадкой для других – и вот теперь я превратился в помойное ведро, в которое будет мочиться вся нация, в извращенного монстра, в безумца и безбожника, хладнокровного и одинокого.

9 мая 1983 года Деннис Нильсен уволился с государственной службы, адресовав официальное письмо своей бывшей начальнице на Кентиш-таун, Дженет Лиман – его отставка вступила в силу с полуночи 22 мая. «В свое время я старался исключительно во благо своих коллег, – писал он. – И лишь хотел усилить общественный интерес к моим должностным обязанностям в кадровом агентстве и в профсоюзе. Надеюсь, вы сможете простить меня за излишки профессионального темперамента».

Однако летом 1983-го разум его в основном занимало все ухудшающееся эмоциональное расстройство.

«Эмоции – самая токсичная субстанция, известная человечеству», – писал Нильсен. Последние четыре года он не хотел заглядывать в себя слишком глубоко, боясь того, что может обнаружить. Если его реакция на раздражители не подчинялась его воле, лучше было оставить ее в покое, чем ввязываться в заранее обреченную на провал борьбу, результат которой наверняка оказал бы катастрофическое влияние на его психику. Вынужденное время в размышлениях в ожидании суда наконец заставило его обратить внимание на этот конфликт. «Теперь я владею своими эмоциями», – писал он (опять-таки, подразумевая этим, что раньше эмоции существовали от него независимо), и эти размышления измотали и ранили его. События, которые он повторял в подробностях для следствия, и анализ, которому он их подвергал, походили на вещи, которые обычно случаются с кем-то другим, случайно увиденные в газете или подслушанные в чьем-то разговоре в баре. «А теперь кто-то другой вдруг оказался мной». Деннис Нильсен получил редкую и пугающую возможность заглянуть в разум убийцы, зная при этом, что убийцей является он сам. Возможно ли понять и переварить подобное знание? На что это похоже – встретиться лицом к лицу с собственным злом?

«Каждый день я прохожу через персональный ад, – писал Нильсен в тюрьме. – Я знаю, что во мне нет ненависти… Тогда что заставило меня убить всех этих людей? Часть меня осознавала, чего оно [зло] хочет, но оно никогда не снисходило до объяснения, почему оно хочет именно этого». Он все продолжал говорить о том, хочет «убить дьявола внутри себя», предположительно, при помощи саморефлексии, и эта мысль все укреплялась и росла, пока не зародила в нем подозрение, что сами убийства тоже могли быть лишь ошибочно направленной попыткой этого символического «убийства».

Когда он прочел свои показания при аресте, то, как и все остальные, кто слышал или читал их, счел, что его тон в процессе допроса был чересчур ровным и холодным. «Я спешил снять тяжелое бремя со своей совести, накопившееся за четыре года, – сказал он. – И мне не терпелось как можно быстрее от него избавиться».

Он не выказывал эмоций и не демонстрировал признаков нервного срыва. Если у него и были слезы по этому поводу, то он прятал их глубоко внутри, и их приходилось вызывать сознательным усилием. «Как же здорово, наверное, иметь возможность просто броситься кому-нибудь в объятия и зарыдать», – писал он. Однако есть очевидцы, утверждающие, что однажды он все-таки заплакал в своей камере – не от воспоминаний о своих преступлениях, но в результате инцидента, который в красках напомнил ему эти преступления без участия сознательной памяти.