Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

«Я не могу судить себя, поскольку не чувствую себя причастным к случившемуся». В 1980 году, когда Нильсен уже убил двух человек и вынужден был признать, что первое убийство больше нельзя рассматривать как единичный случай, раскрытия которого ему чудом удалось избежать, он был смущен и напуган. Теперь он знал, что случившееся, вероятно, еще не раз повторится, и к концу года опасения его подтвердили еще несколько трупов. Он размышлял: должен ли он сдаться? Полиции он сказал, что какая-то часть его «твердила о выживании, о стыде и всеобщем осуждении, о статусе, о будущем – даже о собаке, о том, что с ней может случиться. Во мне всегда боролись желание поступить правильно и желание выжить, избежав последствий. Это совершенно естественная часть нашей натуры – стремление выжить и не попасться». Он утверждал даже, что если бы не собака, то, пожалуй, он бы и впрямь сдался полиции – расследующие его дело полицейские отнеслись к такой вероятности с большим скептицизмом. По его словам, после третьего убийства в мае 1980-го он испытывал все меньше эмоций по этому поводу и просто смирился с мыслью, что является компульсивным убийцей. Но в моменты внутренней рефлексии это смирение уступало место замешательству и удивлению:

Меня не испугала бы тогда даже перспектива повешения. Я очень слабо понимал, что именно я делаю. Никакой ответственности я тогда не ощущал. После убийств я чувствовал страх вперемешку с сожалением. Я смотрел на фото Мартина Даффи сегодня, и это потрясло меня до глубины души – на этом фото он как живой, а ведь он мертв, и это я его уничтожил. Я не могу перестать об этом думать. Я не тону в жалости к себе, меня просто удивляет, как это – все это, от начала и до конца – вообще могло произойти. Я должен чувствовать себя каким-нибудь двуликим монстром, но в зеркале я вижу только себя: все того же прежнего, ответственного, дружелюбного, отзывчивого, уважаемого Деса Нильсена. Я не чувствую себя психически больным. У меня нет головных болей и перепадов давления, я не слышу голосов, ничто в моих мыслях или действиях не указывает на безумие. Сумасшествие, как говорил дон Кихот, означает видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть; сумасшествие – это искать сокровища, когда кругом один мусор; это отказываться от своей мечты ради того, кем ты не являешься.

Эти строки Нильсен написал, пока ждал суда в тюрьме Брикстон. Он не говорит, замечал ли в себе признаки безумия до ареста, но порой окружающий мир безжалостно напоминал ему о его новой темной стороне, которую он всеми силами пытался забыть: «Иногда жужжащая рядом муха вдруг напоминала мне о том, что под половицами словно кроется целое иное измерение. Обычно я отмахивался от этих назойливых мыслей, как будто эти события произошли с кем-то другим, а не со мной». Но минимум дважды в день ему приходилось вспоминать об этом, поскольку утром и вечером он брызгал в квартире средство от мух, по мере их появления из личинок, и ставил палочки благовоний под половицы. Другой жилец дома, мисс Адлер, упоминала этот въедливый запах, который Нильсен в разговорах с ней относил на счет общего плачевного состояния здания. Он чувствовал, что обе части его жизни постоянно «шпионили друг за другом», и научился усилием воли входить и выходить из той или иной роли. Размышления о возможном аресте приятно щекотали ему нервы.