Другим тревожным аспектом этого дела является мотив, столь странный, несоответствующий и несоразмерный по отношению к самому убийству, что кажется почти оскорблением. Мы уже видели, что Нильсен сажал тела убитых перед телевизором и заводил с ними до странности обычные беседы, а также аккуратно мыл их и высушивал полотенцем, чтобы сделать их чистыми и приятными. Очевидный и неприятный факт: Нильсен
Ни в одном из этих случаев я не чувствовал какой-либо ненависти по отношению к жертвам… Я помню, что выходил по вечерам из дома в поисках компании и дружбы, которая могла бы перерасти в долговременные сексуальные и социальные отношения. Во время этих поисков я не думал о смерти, об убийстве или о прошлых событиях. Я жил лишь настоящим и будущим. Одних я приглашал к себе в гости, другие приглашали себя сами. Секс всегда был второстепенен. Я хотел теплых, искренних отношений, хотел найти кого-нибудь, с кем мог бы поговорить. Кроме того, я хотел быть хорошим и гостеприимным хозяином. Из-за побочных эффектов алкоголя секс происходил (или не происходил) только наутро. Ночью я просто испытывал радость от того, что кто-то лежит рядом со мной в моей постели. Я никогда не планировал кого-то убить. Это какая-то странная и необъяснимая аномалия. После я всегда пребывал в растерянности и в шоке, меня всего трясло. Я впадал в отчаянье, скорбел и чувствовал себя опустошенным. Даже если я знал, что тело мертво, мне казалось, что личность внутри еще держится и слушает меня. Я тщетно искал отношений, которые были мне недоступны. Почему-то я чувствовал себя неполноценным человеком… Секс не был постоянным фактором при выборе жертвы (как я это сейчас понимаю). Единственным общим фактором для всех случаев без исключения была потребность справиться с одиночеством. Чтобы я мог с кем-то побыть и поговорить. Не все из них являлись бездомными бродягами. И не все бездомные молодые люди, заглядывавшие ко мне в квартиру, были убиты или атакованы. И даже не все являлись гомосексуалами или бисексуалами: в большинстве своем они просто посещали те же пабы и бары, что и я. Гораздо чаще они подходили ко мне сами, чем я – к ним… Иногда мне кажется, что, отнимая их жизнь, я совершал благое дело, поскольку так я мог наконец освободить от страданий.