Убийство у камина

Она была в твидовом костюме, и ее светлые волосы были мокрыми. Он был достаточно глуп, -» или стар», – подумал он, – чтобы мечтать, что, когда они встретятся, она побежит обнимать его. Вместо этого она стояла, глядя на него очень серьезно, почти холодно, нахмурившись.

– Думаю, нам лучше пойти в зал для завтрака, -сказала она. Есть какая-то мебель, и, кроме того, она не имеет неприятных запахов.

Мебель состояла из двух кухонных табуретов и плетеного кресла. Из окна, запотевшего и грязного, он смог разглядеть оранжерею, на стенах которой из треснувшего стекла по-прежнему висели усики мертвой виноградной лозы. Он подвинул ей кресло и сел на один из табуретов. У него было странное чувство -не лишенное обаяния, с другой стороны, – что они пришли с намерением купить дом в паре и, приехав слишком рано, были вынуждены ждать, пока приедет агент по недвижимости, который должен был его показать.

– Это может быть столовая, – сказал он. В солнечные дни здесь должно быть великолепно.

– Или мы могли бы поесть здесь. Это очень близко к кухне. – Ты будешь вставать каждое утро, чтобы приготовить мне завтрак? (Любовь моя…)

– Вы сказали, что хотите объясниться, – сказала она. Конечно, они никогда не разделят постель, ни завтрак, ни будущее. Это было его будущее, это его обьяснения в сырой столовой, созерцая мертвую виноградную лозу.

Арчири начал рассказывать ей о Герберте и Шерр и о уверенности миссис Куви в невиновности Даниэла. Когда он дошел до вопроса о наследстве, лицо Люции еще больше омрачилось, и она, не дав ему закончить, прервала его:

– Вы намеревались обвинить Форитона в убийстве?

– Что я мог сделать? – Я разрывался между вами и Гербертом, – сказал он. Она покачала головой, и румянец окрасил ее щеки. Я умоляю вас поверить мне, когда я говорю вам, что я не пытался флиртовать с вами, потому что вы были женой Форитона. – Деньги, его сестры, вы ничего об этом не знали?

– Нет, я не знала. Просто они существовали и Форитон их никогда не навещал и я их никогда не видела. О, Боже мой! Она прикрыла щеки руками, потом глаза и, наконец, поднесла их к вискам. Мы говорили об этом весь день. Он не понимает, что морально обязан им помогать. Его беспокоит только одно: чтобы Аскольд не расценил этот факт как мотив убийства. – В тот вечер Аскольд лично видел Вашего мужа далеко от дома «Чайная чаша», в час убийства.

– Он не знает или забыл. Пока он не наберется смелости позвонить Аскольду, ему будет очень тяжело. Кто то должен помочь ему и сказать ему об этом. Вздохнув-. Это правда, что у его сестер очень плохо с деньгами и они очень нуждаются?

– У одной из них, да. Она живет в одной комнате с мужем и маленьким ребенком.

– Я заставила Форитона согласиться дать им то, что они должны были получить вначале, три тысячи фунтов, чуть больше трех тысяч каждая. Думаю, мне лучше лично навестить их. Для него эта сумма-не деньги. Самое смешное в этом деле то, что я знала, что у него не было не каких грешков в прошлом. Я всегда была уверена, что он не способен на убийство. Вы чувствуете разочарование после всего этого? В ваших глазах он упал? Он колебался, боясь разрушительного масштаба его вмешательства.

– Вы хотите сказать, буду ли я отныне чувствовать к нему то же самое? Послушайте, я вам кое-что скажу. Семь лет назад, в июне, мое лицо появилось на обложке шести разных журналов. Самая фотографируемая девушка в Англии.

Он кивнул, озадаченный и не совсем понимая, что она пытается ему сказать.

– Достигнув вершины, можно только спуститься вниз. В июне следующего года я появилась только на одной обложке журнала. Поэтому я вышла замуж за Форитона. – Она не любила его? – Он мне нравился, знаете ли. Каким-то образом он спас меня, и теперь я посвящаю себя спасению его. – Вспомнив ее сладостное спокойствие в гостинице и ее руку на дрожащей руке Форитона., Арчири понял, что она имела в виду. Он привык видеть ее всегда милой и спокойной, и он был поражен, когда она сказала ему: откуда мне знать, что меня ждет пастор средних лет; женатый священнослужитель, с сыном и комплексом вины, большим, чем гора?

– Люция! – Нет, не трогайте меня! Было глупо приходить сюда. Мне не следовало этого делать. Боже мой, как я ненавижу эти сентиментальные сцены!

Он встал и отодвинул от нее, насколько позволяла ему эта маленькая комната. Дождь прекратился, но небо приобрело коричневый цвет, а виноградная лоза была так же сухой, безжизненной.

– Что теперь думают делать ваш сын и эта девушка? – спросила она.

– Не думаю, что даже они сами об этом знают.

– А вы что будете делать?

– «Возвращаюсь к женщине моей жизни, – с которой я должен идти по жизни.» – сказал он. Она издала истерический смешок; со своей стороны он чувствовал, что ее последние откровения причиняют ему глубокую боль. Чего мне не хватало!

– До свидания, – сказал он.

– До свидания, дорогой Петер Арчири. Я никогда не знала как Вас назвать. Она взяла его руку и положила губы на ладонь.

– Возможно, это не хорошее имя для романа, – грустно сказал он.