Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

Томас Монмутский очень чувствительно относился к критике своего труда, особенно со стороны тех, кто распространял слухи, «будто мы поставили клеймо истины на неправду или же приукрасили события порождениями собственного воображения»[511]. Такие слова в собственную защиту встречаются у него довольно часто. Сообщая о лопнувших кандалах Филипа де Беллы Арборе, он отмечает: «Не думаю, что стоит верить тем, кто приписывает эти события жульничеству бродяг, ибо что бы злобные скитальцы ни придумали, лишь бы сыскать толику пропитания, мы смело свидетельствуем о том, что видели собственными глазами»[512].

Исцеления происходили столь же часто из‐за улучшившегося питания, смены обстановки, надежды, времени или ухода и внимания, как и из‐за «чудесного» вмешательства. Но все же в случае св. Уильяма Норвичского перед нами – особенно интригующий пример средневекового понимания чудесного исцеления. Адам, сын Джона, домоправитель (dapifer) епископа, страдал от долгой и тяжкой лихорадки: «Болезнь дошла до такой степени, что кожа его съежилась, приобрела некую увядшую бледность, которая глазам свидетелей казалась признаком смерти». По совету родных он посетил гробницу Уильяма и заснул там. «Через два часа, – пишет Томас, – он встал здоровый и невредимый, словно никогда не испытывал никакой боли»[513]. Однако dapifer Адам недолго прожил после своего исцеления. Вскоре его сменил в наследственной должности другой человек, получивший работу, возможно, женившись на вдове Адама и став опекуном его наследника; значит, улучшение в состоянии здоровья Адама оказалось кратковременным[514].

Многие чудеса, приписанные Уильяму, связаны с исцелениями, как если бы его мощи могли совершить то, что было не по силам опытным врачам. После долгих лет страданий, иногда после многократных и бесполезных обращений к лекарям больные приходили к гробнице. Так, Агнес, жена пастуха Реджинальда, промучившись пять лет, «истратила много денег на лекарей»[515]. Неназванная женщина пришла к Годвину, дяде святого, и сказала: «Я так бедна, что владею только тем, что ты видишь на мне. Я истратила все свои заработки на лекарей, и ничто мне не помогло»[516]. В случае с сыном некоего Уильяма Полсхарта «по поводу здоровья мальчика советовались с лекарями и не получили от них никакой помощи; наконец отчаявшиеся родители прибегли к помощи св. Уильяма»[517]. Св. Уильям и норвичские монахи предстают своеобразным дополнением к местным медикам и даже их конкурентами, а некоторые из них, несомненно, были евреями[518].

В иных случаях семьи приводили родственников, нуждавшихся не только в исцелении, но и в усмирении. Джерард, племянник Уильяма Уитвеллского, вырвался из своих оков, чтобы припасть к гробнице Уильяма в Норвиче, а другие паломники освобождались от уз (добровольно наложенных на себя или носимых в наказание). Так, в оковах к гробнице Уильяма пришли Филип де Белла Арборе и брат еще одного человека. Рыбака Эборарда привели несколько человек; «ноги его были скованы, а руки связаны за спиной. <…> его подхватило множество людей, бросившихся ему навстречу, которые очень крепко его связали и положили (а он отчаянно сопротивлялся) рядом с гробницей»[519]. Мы уже видели, что Симона из Хемпстеда также связали по рукам и ногам, а на следующий день увели домой совершенно здоровым.

Страх, который некоторые паломники испытывали у гробницы Уильяма, контрастирует с беззаботностью веселых пилигримов у Чосера, «стремившихся истово» отправиться в паломничество. Связанного сына Ричарда де Нидема и Сильверун «привели наконец к часто поминаемой гробнице его родители, и, когда они приблизились, он вскричал ужасным голосом и сказал: „Чего вы хотите от меня? Куда вы ведете меня? Я не пойду туда! Я не пойду туда!“»[520]. Его схватили, связали и, хотел он того или нет (vellit nolit), положили подле гробницы. «По прошествии часа он кротко и смиренно попросил освободить его». Сильдевару из Бело привели в Норвич ее родные; в собор ее втащили четверо крепких мужчин. «Она выказала невероятную силу и попыталась вырваться из рук, державших ее. Она вскричала громким голосом: „Что вы хотите со мной сделать? Куда вы меня тащите? Я не пойду туда“»[521]. Такие рассказы говорят о том, что посещение святой гробницы могло быть не только благословением, но и угрозой. Монахи поддерживали общественный порядок и власть родителей и опекунов над детьми и слугами.