Убийство в доме свиданий

Жить в публичном доме больше не могла! Лучше каторга, решила, чем проституткой стану! Меня хозяйка заставляла к мужчинам выходить, а убежать не могла — паспорт у меня отобрали. Господа Бога молила, только бы избавил меня от этой доли — с мужчинами спать. Вот и позвонила по телефону, который вы мне дали. Наговорить на себя решила Пусть бы каторга была..

И Даша зарыдала, а Выжигин смотрел на плачущую девушку и вспоминал невольно князя, его слова о легкости, с которой женщина может за деньги отдаваться.

— Больше к Афендик не пойдешь, — сказал Выжигин наконец. — Я тебя в другое устрою место, к князю одному. Будешь у него в горничных служить. Только, когда за тобой пришлют и ты снова перед вчерашним полицейским начальником встанешь, от показаний своих откажись решительно. Другой есть виновный! И вот что я у тебя спросить еще хочу: Зарызина Елена была дворянкой?

Даша подняла на Выжигина заплаканное лицо и кивнула:

— Да, все знали, была из благородных.

— Ты в шкафу ее смотрела? Пропали какие-нибудь вещи?

— Да, пригляделась я потом. Платье куда-то делось и шерстяной большой платок.

— Ну все, тебе спасибо. Только помни: от показаний сразу откажись!

Даша лишь кивнула, и Выжигин сам подвел ее к двери, ведущей в камеру, зловонную, холодную и темную, где девушке, однако, было лучше, чем в уютном, сытом, теплом заведении госпожи Афендик.

Григорий Фомич Замысловский, начальник сыскного отделения второго участка Александро-Невской части, читал рапорт Выжигина долго, подперев подбородок обеими руками, и при этом бакенбарды его постоянно и мелко тряслись. Иногда Замысловский коротко похохатывал, и Выжигин, сидевший рядом со столом начальника, мог не сомневаться, что Григорий Фомич не верит ни единому слову рапорта. Наконец Замысловский перестал читать, убрал от лица руки и протяжно сказал:

— НемыслимоІ Просто не-мыс-ли-мо! Я двадцать лет служу в полиции, чего только ни видывал за это время, но чтобы случился такой маскарад с переодеваниями, всеми этими фокусами, клоунскими штуками, — нет, не поверю! Главное — зачем женщине ходить каждый вечер в публичный дом, чтобы убить проститутку? Ведь об этом вы ничего не говорите, милейший Степан Андреевич!

— Не говорю, потому что пока и сам не знаю, — глухо ответил Выжигин. — Возможно, мы имеем дело с психически ненормальным человеком, но не наш ли долг остановить его? Уже ясно, что убивает она или принуждает к самоубийству только дворянок, так что же, позволить этому чудовищу в женском обличье отправлять на тот свет каждую ночь по женщине дворянского происхождения, если таковые в городских домах терпимости еще пребывают?

— Нет, вы правы, мы никак не можем этого допустить, но давайте порассуждаем, какие мы к тому имеем способы. Во-первых, вы надеетесь допросом всех чинов паспортных отделов города, где хранятся метрические и прочие документы проституток, определить, кто из них давал нужные сведения убийце. Но, помилуйте, — кто же из чинов вам об этом расскажет?

— Вполне возможно, что чин паспортного отдела и не осознавал весь возможный вред от предоставления таких данных, а поэтому, не ощущая своей вины, чистосердечно признается нам в этом.

— О нет, уважаемый Степан Андреич! — покачал пальцем начальник. — Никто, согласно инструкции, не смеет разглашать паспортных данных, а тем более предоставлять их лицам, к документам граждан касательства не имеющим. Это уже должностное преступление, а посему каждый чин, если уж он согрешил, будет нем как рыба. Итак, сей путь нам следует отвергнуть. И потом, с какой стати я должен разделять вашу теорию? Разве вчера у нас не было повода убедиться в том, что переодевания к убийствам женщин отношения не имеют? Разве не сидит предполагаемая убийца под замком в полицейском доме нашего участка?

— Я разговаривал сегодня с Челноковой, и она призналась, что оговорила себя напрасно, ложно.

— Вот как? Странная перемена. А мне вчера казалось, что она была искренна и убедительна. Впрочем, что можно ждать от продажной шлюхи 1 Она собирается менять свои показания?

— Да. Дело в том, что особа, которую вы изволите называть шлюхой, решила оговорить себя лишь потому, что именно шлюхой быть не хочет. Ее к тому принуждала хозяйка заведения, и Челнокова не видела иного способа, как позвонить в полицию. Не веря, что освободится от зависимости хозяйки дома, она была готова спрятаться от нее на каторге, лишь бы не стать проституткой.

— Ну это просто роман какой-то сентиментальный! — рассмеялся Замысловский. — В такое и поверить в наши времена трудно. Впрочем, пусть все подробно опишет. Никто на каторгу волочь ее не собирается. Все равно градоначальник сделал мне выговор вчера — надеялся, что все утихомирится с обнаружением убийцы, но не тут-то было…

— Не то еще будет, господин начальник отделения! — энергично сказал Выжигин. — Нет сомнений в том, что преступница будет убивать и убивать. Давайте сделаем так — я сейчас же по телефону обзвоню все двенадцать паспортных отделов, и мне уже через час отзвонят, чтобы дать сведения о других проститутках дворянского происхождения!