Убийство в доме свиданий

Извозчик покачал головой и хлестнул кнутом по крупу лошади, спеша побыстрей уехать от нехорошего места, а Степан Андреевич направился ко входу, ловя себя на том, что уже жалеет о своем приезде в этот притон, где он к тому же обязан соблюдать инкогнито, потому что, Выжигин был уверен, слух о том, что в бордель пришел полицейский, непременно бы разнесся по всем его уголкам, достиг бы ушей «фурии», спугнул бы ее. Выжигин не знал, как он выяснит, кто из проституток носил до поступления в публичный дом имя «Наталья Срезневская» — товарки могли и не знать его, обращаясь к ней по имени, присвоенному при поступлении в бордель. Именно поэтому, открывая тяжелую филенчатую дверь бывшего барского особняка, Степан Андреевич испытывал чувство недовольства собой, но не страх, а скорее ощущение неопределенности наполняло его в эту минуту.

Ни швейцара, ни гардероба Выжигин в вестибюле не нашел. На вешалке, прибитой к стене, висела одежда посетителей, и Выжигин догадался, что пришедшие в бордель раздеваются сами. Очень сомневаясь в том, что найдет потом свое пальто, Степан Андреевич разделся и вошел в зал, являвшийся когда-то то ли парадным, то ли танцевальным залом прежних хозяев дома, чьи кости уж давно истлели где-нибудь в Лавре или на Охтинском кладбище. По шуму он догадывался, что в борделе царит разгул, пьяная гульба, но увиденная им картина превзошла все ожидания. За десятью столами сидели двадцать-тридцать молодцов, затертая, засаленная одежда которых тотчас выдавала, к какому слою общества принадлежат гуляки. Нет, здесь не было пиджаков и косовороток, столь любимых заводским людом. Костюмы собравшихся в этом месте людей были выбраны ими, чтобы создать иллюзию принадлежности к хорошему обществу, многие даже обвязали свои шеи галстуками, но все во внешности этих людей носило характер пошлости, затертости, карикатурности, нарочитой и дикой вычурности. Все они в целом походили на развратную, пьяную служанку, уволенную хозяйкой, но получившую при уходе изношенный наряд барыни.

Не зная, как поступить вначале, Выжигин решил пока сесть за ближайший ко входу столик. Никто из присутствовавших даже не обратил внимания на пришедшего. Гармонь в руках опытного наемного музыканта ходила ходуном, и звуки то резвые, то томные, то стремительные, то плаксиво-напевные вырывались из недр инструмента, заставляя посетителей, краснорожих и распаленных водкой, разливаемой в открытую, срываться с места и тащить за собой в центр зала проституток, одетых под стать своим временным мужьям — крикливо и мерзко, дешево и призывно развратно.

— Чего изволите? — уперев в Выжигина оловянный взгляд, спросил полупьяный буфетчик, неожиданно выросший перед Степаном Андреевичем.

Выжигин вздрогнул. На самом деле нужно было что-то заказать, чтобы выглядеть посетителем, пришедшим отдохнуть, но рюмка водки могла показаться завсегдатаем неестественно малой дозой, а поэтому Выжигин приказал:

— Графинчик водки и какой-нибудь закуски. Севрюжка есть у вас?

— Не держим-с, одни огурцы и капуста кислая остались. Принести?

— Хорошо, неси огурцы, — кивнул Выжиги н, а когда буфетчик повернулся было, чтобы уйти, Степан Андреевич остановил его: — А скажи, любезнейший, Наташа Срезневская занята сейчас или свободна?

Буфетчик, стараясь не качаться, замер перед Выжигиным с подносом в руках, по которому собранные со столов стаканы ездили, как неопытные конькобежцы по льду.

— Вас-с-с не понимаю-с-с-с! — прошепелявил он наконец. — Никаких Наташек у нас нету, Срезневских тоже. Сусанну хотите? Рашель, Анжелику, Ванду, Зоею, Шахеризаду, Миньону-с, Матильду, Брунгильду… Всего двадцать барышень на любые вкусы — блондинки есть, брунетки жгучие и в полжгучести, шатенки палевые, каурые, буланые и сивые. А Наташек нетути у нас, извиняйте!

Стаканы с явным намерением грохнуться на пол съехали на край подноса, буфетчик, проявляя чудеса ловкости, успел спасти их резким движением и, походкой моряка, только что очутившегося на берегу после долгого плавания, пошел к своей стойке.

«Зачем я сюда приехал? — в отчаянье думал Выжигин. — Как я не сообразил, что эта Срезневская могла давно быть отправлена в больницу, могла умереть, а паспорт ее так и остался в ящике для документов проституток, получивших желтый билет! > Но и это рассуждение вскоре показалось Выжигину слишком рассудочным. Он жалел о том, что приехал сюда еще и потому, что понимал настоящую причину для разочарования: «Да, прав был Остапов, когда предостерегал меня. Что нужно мне здесь, когда любая из этих женщин, что сидит сейчас рядом с ворами, хулиганами, убийцами, может уйти из публичного дома, но только не хочет этого, выработав привычку к сытости и безделью, а еще, возможно, получать удовольствие от частого физического общения с мужчинами». Только малая часть нравственного, духовного существа Степана Андреевича, никак не связанного с рассудком, тихо шептала ему: <Останься, или еще одним человеком на земле сегодня будет меньше».