Убийство в доме свиданий

— В нашем доме не заведено-с, — ответила горничная, и Выжигин буквально сорвал с подноса бокал и разом осушил его, а потом взял и второй, поставив опустошенный на поднос. Он не заметил при этом наведенного на него лорнета Зинаиды Николаевны.

А. действо началось. Всего актеров было два — Она, и Он. Он почему-то во фраке, а Она — в легкой тунике с перехваченными на затылке волосами. Она танцевала босиком, и Выжигин догадался, что это сделано вовсе не для танца, ставшего модным после представлений Дункан, а чтобы подчеркнуть беззащитность девушки. Девушка между тем очень быстро стала любовницей молодого человека, который вскоре после этого покинул обесчещенную, сильно горевавшую по случаю потери девства Тут появился все тот же актер, но уже в другом костюме, изображая иного мужчину, который оказался не менее похотливым, чем первый. Она опять оказалась брошенной, драма достигла своего апогея, и на пути женйгины вновь встал мужчина. На удивление падшей, он оказался совершенной противоположностью первых двух и решил ее спасти, то есть совершить доброе деянце, очень вредное, по мысли Зинаиды Николаевны и господина Мурашова. В конце концов, совершенно запутавшись, женщина превратилась в проститутку, и Выжигин, совершенно опустошенный, подавленный, даже отвернулся, когда женщина, изображая рьяную шлюху, стала отплясывать посреди гостиной что-то откровенно бесстыдное, а потом рухнула на пол, раскинув руки и ноги, изображая, видно, ту самую бодлеровскую падаль. Гости рукоплескали.

Почти каждый из присутствующих нашел нужным подойти к злому драматургу, к актерам и сказать им что-то лестное и поощрительное. Выжигин и Катя сидели на своих местах. Нет, Катя, будь она без Степана Андреевича, подошла бы к автору и исполнителям тоже, но теперь она не могла встать с дивана, зная, как осудил бы ее за это Выжигин. Вдруг он поднялся по-военному резко и громко заговорил:

— Извините, господа! Лично я совершенно не разделяю вашего восторга! Я нахожу пьесу отвратительной по своей сути, по своей главной идее!

Все остолбенело уставились на человека, позволившего произнести столь крамольные, неприличные слова. Автор же идеи, Зинаида Николаевна, сделав по направлению к Выжи-гину два шага, уставилась на него в лорнет.

— Чем же, сударь, вам идея негожа?

Да тем, что вы попытку помощи оступившейся женщине представили как злодеяние! У вас все перевернуто, сударыня! Падших нужно, нужно спасать, а наше общество начинает утешать себя разными хитроумными лжеучениями социологов и психологов, утверждающих, что природу падших переделать невозможно, то есть они сами виноваты в своем падении! А я бы с батареей трехдюймовок разрушил все притоны, выведя перед этим оттуда всех проституток, в два дня спас бы пусть не каждую, но уж половину их — это точно!

И он снова сел на диван, обессиленный и негодующий на все это общество и на самого себя. Гиппиус вновь сквозь стекла посмотрела на Выжигина, и те, кто знал цену ее взгляду, сказали бы — столь презрительно Зинаида Николаевна не смотрела никогда в жизни. Потом она уже не обращала на бунтовщика никакого внимания.

— Сударь, вам записка, — вновь остановилась перед Выжигиным горничная. В руках — поднос, на нем — сложенный лист бумаги.

— Кто передал? — встрепенулся Выжигин, протягивая руку к подносу.

— Не знаю. Зинаида Николаевна сказала мне, что для вас на столе оставлена записка. Ну я ее и взяла да вам подала.

Выжигин развернул листок. Четким, уверенным почерком карандашом на нем было выведено:

«И вы, посетитель грязных притонов, еще можете говорить об их уничтожении? Нет, нужно уничтожать не притоны, а тех, кто стал их насельницами, презрев благородное дворянское звание! И я буду их уничтожать!»

Выжигин, у которого сильно закружилась голова, машинально подал записку Кате:

— Прочти. Это она писала. Она видела, запомнила меня вчера на Шлиссельбургском. Она здесь, среди гостей!

Не давая Кате дочитать записку до конца, Выжигин сорвался с места, подошел к Гиппиус:

— Сударыня, не уделите ли мне минуту внимания?

Зинаида Николаевна в это время разговаривала с каким-то господином, и просьба Выжи-гииа выглядела грубостью, однако, возможно, взволнованный вид мужчины заставил Гиппиус подчиниться ему.

— Да, господин артиллерист, вы снова хотите наговорить мне кучу дерзостей? — почти не разжимая губ, спросила хозяйка дома, когда они отошли в сторону.

— Сударыня, ради Бога, скажите, кто мог писать эту записку? — показал Выжигин Гиппиус листок бумаги.

Зинаида Николаевна взглянула, прочла, тонко улыбнулась и вернула записку:

— Право, почерк мне незнаком.

— Но здесь указана моя фамилия! Кто мог после моей речи интересоваться тем, как меня зовут?

— И об этом я не могу вам сказать, — холодно произнесла женщина. — Многих, видимо, могло интересовать это — вы выказали свою оригинальность, поздравляю.