Убийство в Кантоне

— Это Зумурруд, Изумрудная танцовщица, — негромко проговорил он. — Сейчас она покажет вам танец нашей страны.

Он опять хлопнул в ладоши. Из-за занавеси вышли два араба в просторных балахонах и присели на корточки в самом дальнем углу. Один постукивал в деревянный барабан, другой принялся водить по струнам своего инструмента тетивой длинного изогнутого ротангового смычка.

Мансур не спускал с женщины глаз. Бросив на него взгляд, она чуть повернулась на коленях и вызывающе уставилась на Яу и Цзяо Тая. Когда Мансур увидел, что она готова заговорить с господином Яу, он отдал приказ музыкантам.

Как только струны издали низкий рыдающий звук, Зумурруд сложила руки над головой и начала медленно покачиваться. При этом она выгибалась назад, все ниже и ниже, пока руки не коснулись пола. Ее груди с налитыми сосками вздыбились, а волнистые локоны будто пролились на руки. Она закрыла глаза, и ресницы двумя длинными пушистыми полосками опустились на ее гладкие скулы. Смычок забегал по струнам быстрее, барабан глухо отбивал ритм. Цзяо Тай ждал, что сейчас она выпрямится и приступит к танцу, но девушка оставалась недвижна. Он вздрогнул, вдруг заметив, что изумруд в центре ее обнаженного живота медленно движется в разные стороны. Все прочие части ее тела пребывали в полном покое, и только живот ходил вверх и вниз, влево и вправо какими-то странными отрывистыми движениями. Барабан забил еще чаще: теперь изумруд начал описывать круги, постепенно все увеличивающиеся. Глаза Цзяо Тая были прикованы к зеленому камню, зловеще поблескивающему в свете ламп. У него закружилась голова, в жилах вскипела кровь. По лицу заструился пот, но он не замечал этого.

Цзяо Тай очнулся от этого наваждения, когда барабан внезапно смолк. Еще несколько визгливых протяжных звуков, и смычок замер. В последовавшей за этим мертвой тишине танцовщица грациозно, словно дикая кошка, выпрямилась, вновь оказавшись на коленях, и несколькими точными взмахами руки привела в порядок волосы. Ее грудь вздымалась; обнаженное тело покрылось испариной. Теперь Цзяо Тай ощутил запах мускусных притираний, смешанный с непривычным, чуть резковатым ароматом ее тела. Как ни убеждал он себя, что это противно, запах будил в нем некие глубинные чувства, заставляя вспоминать звериный дух охоты, конского пота и горячей алой крови в пылу битвы.

— Машаллах! — восхищенно вскрикнул Мансур.

Он достал из кушака иноземную золотую монету и положил ее перед коленопреклоненной танцовщицей. Она подняла монету и, даже не взглянув на нее, швырнула через всю комнату двум музыкантам. Затем, не вставая с колен, повернулась к Цзяо Таю и спросила на беглом китайском:

— Незнакомец прибыл издалека?

Цзяо Тай сглотнул: у него перехватило горло. Он поспешно хлебнул из кубка и ответил со всей непринужденностью, на которую был сейчас способен:

— Я из столицы. Меня зовут Цзяо Тай.

Она одарила его долгим взглядом своих огромных, подернутых влагой очей. Затем повернулась к его соседу и безразлично произнесла:

— Хорошо выглядите, господин Яу.

Купец расплылся в широкой улыбке и постарался ответить, как принято у арабов:

— Слава Аллаху, пребываю в добром здравии! — Не отрывая глаз от ее груди, он с ухмылкой бросил Мансуру: — Один из наших китайских поэтов сказал: «Древо гнется под тяжестью спелых плодов!»

Мансур сердито воззрился на Зумурруд, наполняющую кубки Яу и Цзяо Тая. Когда она склонилась к Цзяо Таю, от едкого, почти животного запаха у него внутри все сжалось. Он стиснул кулаки, чтобы успокоиться. А она склонила голову прямо к нему, обнажила в улыбке жемчужно-белые зубы и едва слышно произнесла:

— Я живу на первой лодке в четвертом ряду.

— Иди сюда! — заорал Мансур.

Когда девушка обернулась, араб что-то грубо сказал ей на своем языке.

Она чуть вскинула брови и надменно ответила на китайском:

— Я разговариваю, с кем хочу, о повелитель множества кораблей.

Лицо Мансура исказила злобная гримаса, во взгляде пылало бешенство.

— Кланяйся и моли о прощении за свой дерзкий язык!

В ответ Зумурруд плюнула на пол, прямо ему под ноги.

Мансур разразился проклятиями. Он вскочил и, ухватив ее рукой за волосы, рывком поднял на ноги. Сорвав другой рукой бахрому с ее бедер, он развернул девушку к гостям и крикнул сдавленным голосом:

— Взгляните-ка на прелести этой шлюхи! Они продаются!

Зумурруд пыталась высвободиться, но он грубым рывком вновь развернул ее, заставил преклонить колени и прижал ее голову к полу, одновременно рявкнув в сторону музыкантов. Тот, что играл на струнах, тут же вскочил и протянул Мансуру длинный ротанговый смычок.

Цзяо Тай отвел глаза от скрючившейся женщины и холодно обратился к Мансуру:

— Вам бы лучше улаживать свои разногласия наедине. Вы ставите гостей в неудобное положение.

Мансур окинул его испепеляющим взором и открыл было рот, но вовремя спохватился. Кусая губы, он отбросил уже вознесенный над девушкой смычок и выпустил ее волосы, а потом снова сел на место, бормоча себе что-то под нос.

Плясунья встала, подобрала разорванную бахрому, повернулась к Цзяо Таю и Яу и прошипела, сверкая очами: