В центре было возвышение, на которое нас поставили, будто товар на продажу, и я окинула взглядом головы яутжа, в масках и без них. Многие были закрыты одеждой, спрятаны под накидками. И все они, как один, взирали на нас.
Под этими взглядами хотелось провалиться под землю. Мы с Джоэль еще крепились, потому что были друг с другом, а не в одиночку. Сцепились руками и смотрели на хищников, по звуку гонга начавших торги. Я никогда не отворачивалась от зала, потому что надеялась, что увижу его маску.
Но сколько времени прошло, а его не было. Мной завладевало отчаяние и страх.
На дисплеях за спинами хищников мы видели собственные фотографии и ряд иероглифов. Изображения все время менялись. Одна из девушек с ужасом смотрела на то, как ее фотография осветилась зелёным, после чего конвой подошел к ней и увёл прочь, а следом отсек покинул и высокий яут с диковинной голубой окраской в сопровождении ещё двух собратьев.
На экране загорелось лицо Джоэль. Яуты начали торговаться, слышны были их короткие то порыкивания, то щелканья. Они приподнимали когтистые руки, давая знаки, и назначали цену.
— Рената…
Я ещё крепче сжала руку Джоэль. Все это время беда обходила нас стороной. Может быть, обойдёт и теперь?
Один из высоких краснокожих яутжа назначил, наверное, самую большую стоимость. Он торжествующе рыкнул, когда вдруг изображение Джоэль осветилось желтым, и два крупных иероглифа перечеркнули экраны.
В тот же миг ещё два изображение — мое и светловолосой худенькой девушки — озарились таким же жёлтым светом.
Что происходит?
Тем временем, яутжа тоже были удивлены. Они переговаривались, показывая на нас, кто-то из них посмеивался. Я отметила, что многие начали смотреть на дисплеи своих наручных компьютеров. Что их так заняло?
Только некоторые хищники не были так заинтригованы. Один высокий охотник с чёрной кожей в маске, с дредами, высоко убранными золотым обручем. Он холодно и отстаренно смотрел на прочих яутжа и был их компанией недоволен.
Кроме него, неподвижны и спокойны были ещё два яутжа в накидках. Я бегло осмотрела зал. Нет, его не было.
Казалось, они не были ничуть расстроены тем фактом, что мы трое не будем участвовать в продаже. Конвой повёл нас в арку, и за широкими спинами яутжа, когда я оглянулась, увидела на дисплеях три иероглифа.
Что они означают?
— Эй, ты, бесхребетный выродок! — рявкнул один из яутжа и с разворота ударил молодого хищника в челюсть. Тот упал на колени, но его тут же схватили за валары и за них подняли на ноги. — Встал!
Киан’дэ взревел от боли, но сил уже ни на что не оставалось. Он был жестоко избит, изранен, окружён врагами и захвачен в плен. Он понимал, что, если его не убьют сейчас, его жизнь будет сущим адом. Недолгим, но полным страданий. Киан’дэ открыл заплывшие твеем глаза, сузив их, с яростью посмотрел на Охотника.
Ему ещё не так сильно досталось, как другим. Предел его страданий ещё только начался.
— На ритуальные бои подойдёт, — глухо сказал один яутжа другому.
— Ну, только что как мелкая жертва Никте, — небрежно хмыкнул тот. — Как зовут, шваль?
Киан’дэ впился глазами в Охотника, и, пока тот разгребал его оружие, с пренебрежением разглядывая жалкий скарб Дурной крови, решил, что ни слова не скажет этому ублюдку.
— Ладно. Очевидно, шлюха-мать не дала тебе имени, — произнёс охотник. — Грузи его к остальным.
… Всех так потряхивало в отсеке для перевозки грузов, что Киан’дэ думал — не долетят. Многие раненые погибли от кровотечения прямо там, другие начали драться. Конвоя к ним не приставили, но Киан’дэ знал, как знали и прочие, что лазер просто разрежет тех, кто попытает счастья сбежать за пределы отсека.
Он сел в темном углу, мрачно наблюдая за тем хаосом, что происходил вокруг, и понимая, что бешенство и ненависть к Дурной крови и к Охотникам одинакова.
Он ненавидел их всех, не желая подать руки даже своим, и проклинал тот день, когда остался в притоне Дурной крови надолго — слишком, так, что очередная облава коснулась и его.
Порядка тридцати особей выпустили для ритуальных боев, которые проходили прямо в тот же день. Поить, кормить и выхаживать хищников никто бы не стал. Киан’дэ смотрел на лица яутжа, пялившиеся на него со всех сторон, и молча двигался к месту, где должен был погибнуть.
В противовес этому мигу, он вспоминал свою прошлую жизнь и понимал, что все до этого момента было пустотой. Он вдруг осознал, что его жизнь началась именно сейчас.
Сразу после посвящения в статус к’хана его, потерявшего сознание и безразличного ко всему, выволокли за пределы круга Старейшин и передали в руки лекаря.
Обрезание валар было болезненной и очень опасной для жизни процедурой. Далеко не каждый хищник смог бы выдержать ее; Киан’дэ казалось, что ему отрезали руку или ногу, и вся голова горела пламенем, а тело напротив охватил холод. Он не прекратил бороться за свою жизнь, но знал, что просто воли здесь недостаточно. Однажды это закончится. Так или иначе, говорил он себе, но прекратится.