Убийца с крестом

Голд застенчиво улыбался и бормотал слова благодарности. Он слышал у себя за спиной и другие разговоры: «А этот сопляк не промах!» и «Этот молодой жиденок Голд — крепкий орешек!» А потом кто-то из полицейских заметил, что магазинчик, который собирались обчистить, назывался «О'кей». Кто-то еще заметил, что перестрелка случилась около полудня. И инцидент с чьей-то легкой руки окрестили "полуденной перестрелкой «о'кей на Мейн-стрит». Надо же, ровно в полдень! И новичок Джек Голд стал легендой. Ему придумали прозвище: Виатт Эпштейн. И Маршал Эпблюм. А за спиной называли Билли Жиденок. На протяжении полугода ему ни разу не удалось выпить на собственные деньги в баре, где обычно собирались полицейские. В «Таймс», в разделе городских новостей, напечатали очерк о чувствах и мыслях новичка в критический момент. И о его семье. И даже поместили фотографию Эвелин, которая смотрела на мужа снизу вверх и гордо улыбалась. Еврейский еженедельник «Наследие» посвятил герою всю первую полосу. Комитет бизнесменов закатил в его честь банкет на Ферфакс-авеню. Сперва он упирался, не хотел идти, но Эвелин настояла. Присутствовали члены муниципального совета Пятого округа. Присутствовали родители Эвелин. Дядя Макс и тетушка Минни. Его мать. Кэрол, Сарли. Сержант Катлер явился на костылях и произнес в его честь волнующую речь, заключительные слова которой утонули в слезах гостей. И все три сотни человек встали как один и приветствовали его.

После этого понадобились годы, чтобы доказать Эвелин то, что Голд знал с самого начала — никем, кроме как полицейским, он быть не может. Роль «крутого еврейского копа» подходила ему, как никакая другая. Несходство, отчужденность от всех остальных, которую он ощущал все время, по вечерам превращалась в профессию. Каждый день, отправляясь на работу, он чувствовал себя так, словно собирался на битву со всеми силами зла. Ему вообще нравилось общаться с самыми разными людьми — одна из основных причин, по которой он в свое время записался во флот. Он наконец обрел дело своей жизни. Тот факт, что он был единственным евреем в Центральном округе и одним из немногих среди полицейских вообще, ничуть его не смущал. Напротив, ему это даже нравилось. Два года он провел в открытом море, на авианосце «Йорктаун», там, среди 1900 моряков, было всего два еврея. Он прекрасно ладил со своими товарищами более «чистого» происхождения. Да, там имели место несколько довольно безобразных стычек, но Голд оказался скор на расправу и хорошо владел искусством кулачного боя, а потому, если кто и продолжал отпускать в его адрес шуточки, до его ушей во всяком случае они не доходили. Вообще Голд как-то мало осознавал себя евреем. Ему были чужды все религии. В детстве мать посылала его по субботам в синагогу. Вечерами он сидел в доме дяди Макса, попивая пиво, поедая попкорн, и, громко пукая, смотрел по телевизору спортивные матчи. Как-то он спросил дядю Макса об ортодоксах. Он видел их в Ферфаксе — мужчины с длинными бородами, в долгополых пальто, черных, тяжелых меховых шапках. И это в июле!

— А! Эти люди... — отвечал дядя Макс. — Они почему-то вбили себе в голову, что ближе к Богу, чем мы с тобой, Джеки.

— А что, они правда ближе, дядя Макс?

— Джеки, если б я в это верил, я бы сам носил длинное черное пальто.

— Но почему они так одеваются?

— А почему парни в Техасе носят ковбойские сапоги и громадные шляпы?

— Не знаю.

Дядя Макс пожал плечами и улыбнулся.

— Все по той же причине, Джеки. Все по той же...

* * *

Голд запарковал «форд» у длинных металлических ворот на колесиках. На вывеске большими буквами было выведено: «Не забудь запереть», а ниже — «Мини-склады. Охраняются как частная собственность». Голд вышел из машины и надавил на кнопку звонка. Закурил сигару. Начинало светлеть. Небо на востоке отливало жемчужным блеском. Воздух здесь был почти совсем чистый. Голд снова надавил на кнопку. Потом привалился спиной к решетке, затянулся сигарой и стал ждать.

И вспоминать.

* * *

Нет, после банкета никаких сомнений у него не осталось. Он был прирожденным полицейским. Плохо то или хорошо, но факт есть факт. Он — полицейский. И Хоуи Геттельман, его торгующий наркотиками зять-придурок, оказался прав: именно копом, и только им, Голд хотел стать всю свою жизнь. Кое-как он отучился два года в вечерней школе, получая тройки и двойки. Один из преподавателей узнал, что он — полицейский, и вскоре все они потеряли всякую охоту топить его. И Голд переходил из класса в класс, словно во сне. Наконец он заявил Эвелин, что ему необходим перерыв. Он слишком переутомился. Боится, что просто свалится с ног в один прекрасный день. Она жарко спорила, но в конце концов сдалась, когда он пообещал, что через полгода продолжит занятия. А когда выяснилось, что он вовсе не собирается сдержать это обещание, Эвелин начала пилить его, и так продолжалось целый год.

— Полицейский! Разве это профессия? — восклицала она. — Я полагала, ты хочешь большего добиться в этой жизни, Джек!

Сама она все еще посещала колледж и при каждом удобном случае колола его этим.