Убийца Шута

Я снова опустила голову. Я не думала, что это для него что-то значит. Что ж, теперь я доказала ему, что могу ездить верхом, даже когда ни он, ни Риддл и не посчитали важным меня этому обучить. Тогда я поняла, насколько зла я была на них обоих, они всегда тратили больше времени на Шун, нежели на меня. Я хотела уцепиться за этот гнев и раздуть его сильнее. Но еще больше я хотела видеть в комнате, в которой я буду сегодня спать, руку моей мамы.

Я обратилась к полу. Я ненавидела заминку в моем голосе.

- Я хотела бы сейчас же вернуть свои вещи, пожалуйста. И хранить я буду их в своей комнате.

- Тогда так и поступим, - сказал он. Он встал. Я не протянула свою руку, а он не пытался ее взять. Но я вышла следом за ним из комнаты, которая когда-то принадлежала мне, комнаты, в которой умерла посланница.

Глава двадцать пятая. Кое-что для защиты

Во времена Королевы Декстроз Ловкой писцам в Замке Баккип была присвоена дополнительная задача: обучать любого «подготовленного» ребенка искусству письма. Как уже было сказано, она приняла такое решение по причине своей нелюбви к Писцу Мартину. Конечно, многие писцы Баккипа, которые пришли после Мартина, по большому счету, воспринимали это как наказание, а вовсе не как возложенную на них честь.

Из обязанностей писцов. Писец Федврен.

Итак, я снова допустил ошибку. Скверную. Я медленно шел по коридору, рядом со своей крошечной малышкой. Она не взяла меня за руку. Она шагала на расстоянии вытянутой руки от меня, и я знал, что это не случайность. Если бы боль измерялась степенью жара от огня, то от нее исходил лишь холод. Я был настолько уверен в правильности собственных поступков. Что она будет в восторге от своей новой комнаты и мебели, которая была подобрана специально под ее рост. Но своим стремлением оставить в тайне пропажу «гостьи» ото всех вокруг, я уничтожил множество памятных вещиц, незаменимых фрагментов ее детства.

Я забрал ее в свою спальню. Это место значительно отличалось от того, каким она застала его в прошлый раз. Я собрал всю свою одежду и постельные принадлежности и отправил в стирку. Слуга совершил два захода с огромной корзиной, брезгливо сморщив свой узкий нос. Тем вечером, когда я вернулся в свою комнату, мою перину уже проветрили и перевернули, и со всех поверхностей была сметена пыль, словом, в комнате было прибрано. Я не оставлял указаний на этот счет; я подозревал в этом Ревела. Той ночью я спал на постельном белье, вычищенном и отмытом от моего горестного пота, на подушках, которые не были залиты моими страдальческими слезами. Канделябры для свечей были начищены и с них был убран воск, а ночная рубашка, которую я надел была мягкой и чистой. Я почувствовал себя путешественником, который находился в долгом и трудном путешествии и прибыл в безликую гостиницу.

Я не был удивлен, когда Пчелка замерла в дверях и в ужасе осмотрелась. Это комната могла принадлежать кому угодно. Или никому. Она огляделась и повернулась ко мне.

- Я хочу, чтобы мне вернули мои вещи, - четко сказала она. В ее голосе не было надлома или натянутости из-за едва сдерживаемых слез. Я подвел ее к сундуку у окна, открыл его и распахнул перед ней. Она заглянула в него и очень быстро выпрямилась.

Внутри были не только вещи, которые я вынес из ее комнаты в тот ужасный и безумный вечер, но и многие другие безделушки. Я сохранил первую одежду Пчелки, которую на нее надели после рождения, ленту, которую украл из волос Молли много лет назад. У меня сохранились кисти ее матери, ее маленькое зеркальце, и ее любимый пояс, кожаный, выкрашенный в голубой, с ажурными кармашками, пришитыми к нему. Баррич сделал его для нее, также как и специальные пряжки, чтобы носить его. Она носила его до самой смерти. Еще там находилась небольшая шкатулка, в которой хранились не только украшения Молли, но и первый зуб Пчелки.

Пчелка обнаружила тут свои книги и ночные рубашки.

- Свечи в моем кабинете хранятся только для тебя, - напомнил я ей. Она отыскала и собрала несколько небольших статуэток. Она ничего не говорила, но по ее сжатым губам, я понял, что другие важные вещицы отсутствуют.

- Прости меня, - сказал я, когда она отвернулась от сундука с полными драгоценных предметов руками. – Я должен был спросить тебя. Если бы я только мог вернуть тебе все твои ценности, я бы так и сделал.

Она повернулась и на мгновение ее глаза встретись с моими. Гнев и боль тлели в неразгоревшемся пожаре. Внезапно она опустила свою охапку на мою кровать.

- Я хочу пояс для ножа, который принадлежал моей матери, - сказала она.