Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Тогда или я уговариваюсь с человеком, который должен быть моей жертвой и воображает себя моим сообщником, или у него вдруг пробуждается совесть; в последних случаях, — кстати сказать, чрезвычайно редких, — ничего нельзя поделать, и мы очень скоро, под каким-нибудь предлогом, оставляем его в покое. Но, по большей части, мой новый сообщник и я приходим к полнейшему соглашению, и я знаком уведомляю об этом моего настоящего сообщника, англичанина, когда он возвращается, умыв руки.

Тогда он вынимает связку ключей и открывает чемодан, в котором мы можем видеть крупные свертки золота и пакеты ценных бумаг. Я толкаю ногой моего нового сообщника, как бы давая ему понять. „Гм! Вот где можно поживиться“.

Его лицо озаряется радостной улыбкой, и этот человек, который, быть может, через несколько минут пойдет с жалобой к комиссару полиции, в тот момент смотрит на чемодан англичанина, как на свою собственность.

— Ну, — говорит богатый иностранец, — кто несет мой чемодан ко мне в гостиницу (в „Континенталь“, „Гранд-отель“ или „Терминус“, так как англичанин всегда называет один из этих огромных караван-сараев). — Вы, господин, — он указывает на моего спутника, — ваше лицо мне нравится…

В эту минуту я могу видеть, как наша жертва краснеет от удовольствия, и, наверное, мой мнимый сообщник думает обо мне: „Если ты воображаешь, что я приду на свидание, то горько ошибаешься“.

Но англичанин продолжает, по-прежнему обращаясь к нему:

— Я платит за ваш карета… Вы поедете поскорей… Я даст хороший награда…

Наш молодец хватает чемодан и уже бросается к выходу, но англичанин вдруг останавливает его за руку, потом, обращаясь ко мне, говорит:

— Я все-таки недостаточно знает его, пусть вы скажет, чтоб он оставил мне залог.

Тогда я обращаюсь к нашей жертве и самым натуральнейшим тоном говорю:

— Это очень просто, отдайте ему все, что при вас есть. Со своей стороны я сделаю то же самое.

Я вынимаю портмоне, в котором несколько червонцев, бумажник с банкнотными билетами, снимаю с себя часы, цепочку и передаю все англичанину.

«Простофиля» делает то же самое и опорожняет свои карманы.

Но, господин Горон, вы, наверное, спросите: „Что же вы делаете, если нападете на человека, у которого нет денег“.

Это может случиться, но очень-очень редко, потому что я всегда предпринимаю предосторожности. Я предварительно узнаю, какую ценность представляет мой новый знакомый; например, прошу его разменять кредитный билет в сто или пятьсот франков, если у него нет мелких денег, то он, наверное, вынет бумажник и покажет, что тот наполнен только депозитками крупного достоинства.

Если же случайно я ошибся, что бывает довольно редко, так как человек, собирающийся совершить далекое путешествие, всегда имеет при себе более или менее крупную сумму, и если действительно у него нет денег, то мой настоящий сообщник-англичанин изменяет свое решение и говорит, указывая на меня:

— Я обдумал… Это ви понесет чемодан ко мне.

Спустя несколько минут мой приятель-англичанин под тем или другим предлогом покидает бедняка, от которого ничем нельзя поживиться, и возвращается ко мне.

Теперь, я думаю, мне нечего объяснять, что если дело выгорело и если у нашей жертвы оказались деньжонки, то я усерднейшим образом забываю о свидании, которое назначил своему новому сообщнику в кафе».

Мне кажется, эта исповедь вора имеет совершенно своеобразный характер искренности.

Само собой разумеется, что жертва мошенничества, совершенного при таких условиях, так мало симпатична, что правосудие очень редко делает ход жалобам этого сорта случайных мошенников, которые, будучи уверены, что завладели огромным сокровищем, придя домой, с лихорадочной поспешностью взламывают замок чемодана и находят там только свертки медяков и пачки акций и облигаций обанкротившихся обществ, имеющих цену десять — двадцать сантимов.

В шайке Катюсса или, вернее, среди великого множества всевозможных воров, которые время от времени обращались к Виктору Шевалье или Менегану, чтобы ликвидировать добычу воровства, я встречал, как уже говорил выше, людей, употреблявших все известные и малоизвестные способы присвоений чужой собственности; это было нечто вроде калейдоскопа всевозможных мошенничеств и всех видов воровства.

Были субъекты, выманивавшие по нескольку сот франков у простодушных людей обещаниями достать хорошее место. Это очень распространенный, но в то же время самый вульгарный способ мошенничества.

Другие продавали поддельные процентные бумаги неопытным служанкам, скопившим маленькие деньжонки. Были и профессиональные карманники.

Наконец, были и такие, которые спекулировали кладами; это классическое мошенничество, известное еще в начале нынешнего столетия. Тысячи тысяч газетных статей уже оповещали о нем мир, но оно все-таки удается, так как основано на бесчестной эксплуатации охотников нажить много денег, рискуя пустяками, в таких случаях люди готовы заключить договор даже с ворами, лишь бы получить крупный куш.