Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Тем временем как происходила эта сцена, полисмены ловили остальных участников шайки.

Гризона крепко связали и привели ко мне в сыскное отделение.

— Ну, — сказал он, входя, — где этот Горон? Пустите меня к нему, я исколочу его до полусмерти!

Однако всем этим угрозам и фанфаронству скоро наступил конец. Гризон сильно страдал от раны, так как пуля застряла у него в ноге. Хотели послать за доктором, но он воспротивился.

— Это вы меня начинили, — сказал он, обращаясь к Треарту, — так вы и вынимайте начинку…

Тогда Треарт взял перочинный нож и довольно ловко извлек пулю. Гризон остался вполне удовлетворенным и только тогда позволил полицейскому врачу перевязать рану.

Кстати сказать, он и одного дня не был болен и вскоре затем вновь предстал на суд, где был вторично осужден на пожизненную каторгу. Кажется, это единственный случай, когда в течение одной сессии на одного и того же человека обрушилось два приговора на пожизненную каторгу.

Гризон также не убежал с каторги.

Замечательно, что большинство преступников, наделавших много шума и стяжавших громкую славу своими похождениями, становятся самыми заурядными каторжниками, и ни одному из тех, которые приехали в Каэнцу с легендарным прошлым, не удалось оттуда бежать.

Я присутствовал еще при другом столь же бурном аресте, и бандит, которого задержали мои агенты и я, был такой же смелый и опасный молодец, как и Гризон.

После тщательно наведенных моими агентами справок, я узнал, что некий Годар и его шайка опасных грабителей, недавно обокравших один ювелирный магазин в Сент-Антуанском предместье, скрывается в маленьком отеле на улице Траверсьер.

Я лично знал, что пять или шесть негодяев, сообщники Годара, живущие вместе с ним, спят не иначе как имея под рукой заряженный револьвер или нож. Вот почему, ввиду возможной кровавой битвы, я принял все предосторожности.

На рассвете, в пятом часу утра, я прибыл с достаточным числом вооруженных агентов, причем мы вышли из экипажей, не доезжая до указанного дома, чтобы шумом не привлечь внимания бандитов.

На улице я оставил агента Жироде и еще нескольких его товарищей со строгим приказанием, в случае если преступники будут вынуждены взяться за оружие, то чтобы они стреляли не иначе как в воздух.

Потом, вместе с Росиньолем и остальным отрядом агентов, я вошел в отель и постучал в дверь комнаты, в которой находились Годар и его товарищи.

— Именем закона откройте! — крикнул я изо всех сил.

Так как в ответе мы услышали только проклятие, агенты выбили дверь, но, к счастью, не особенно быстро, потому что первый залп револьверных выстрелов в нас не попал.

Все первые пули Годара и его товарищей впились в деревянную доску двери.

Наконец, дверь поддалась нашим усилиям, и мы вошли. И вот, разбойники, за минуту перед тем хорохорившиеся, вдруг побросали оружие и сдались.

Только Годар выскочил из окна и каким-то чудом ухватился за водосточную трубу, по которой стал взбираться на крышу.

В эту минуту Жироде и его товарищи, увидя человека, взбиравшегося на крышу, вспомнили о моем приказании стрелять в воздух… И Годар получил две пули в мягкие задние части!

Однако это, по-видимому, не особенно его стесняло, потому что на все приглашения сдаться он отвечал шаловливонахальным жестом парижского гимена.

Тогда Росиньоль, с отвагой бывшего зуава, идущего на приступ, взобрался на крышу и бросился на бандита, который, заметив открытое слуховое окно, вскочил на чердак.

Там между ними завязалась отчаянная борьба, но Росиньоль был ловок и силен, и, когда мы подоспели к нему на помощь, Годар был уже связан и лишен возможности сопротивляться.

Между тем шум выстрелов привлек внимание толпы рабочих, которые, по обыкновению, в эти ранние часы отправляются на свой дневной труд. Одна группа остановилась перед домом, в котором происходила баталия, и очень скоро приняла враждебное настроение.

Из уст в уста передавался слух, «что полиция бьет бедных людей».

Как всегда бывает в подобных случаях, в несколько секунд сложилась целая легенда, говорили, что люди, в которых стреляли агенты, были безобидные политические преступники.

И вот, когда я появился на пороге дома, был встречен грозными криками:

— Долой полицию!

Я тотчас же направился к наиболее враждебно настроенной группе и воскликнул:

— Прекрасно! Поздравляю!.. С каких это пор Сент-Ан — туанское предместье принимает сторону воров и убийц? Неужели вы не знали, что люди, которых мы задержали, ограбили на днях ювелирный магазин в вашем квартале? Вы не знали также, что эти люди стреляли в нас?

Толпа заволновалась. Послышался одобрительный шепот.

В то же время я сунул в руку двум или трем оборванцам несколько мелких монет с приказанием сбегать за нашими экипажами.

В тот день я понял, как впечатлительна толпа и как изменчиво ее настроение.

— Ведь, пожалуй, он прав! — слышалось в толпе.

— Да здравствует полиция! — кричали со всех сторон.

В эту минуту показался Росиньоль, сопровождавший своего пленника. Росиньоль пользовался большой популярностью в этом квартале. Его манеры и выходки парижского гавроша сделались даже знаменитыми.