Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Бесполезно говорить, что во всем этом не было ни единого слова правды. Своеобразная визитная карточка, оставленная вором, не была подвергнута анализу, и полиция не арестовала никого из жильцов дома.

Но, как водится в таких случаях, прежде всего подозрение пало на служащих у антикваров и на лиц, посещавших их. Когда не имеется никаких других следов, судебное следствие всегда начинается в этом направлении. Мы ничего не нашли, и пришлось направить поиски в другую сторону.

Как-то раз один из потерпевших антикваров зашел ко мне и сказал:

— Господин Горон, я забыл указать вам одну подробность, которая, быть может, будет небесполезной. Теперь я припоминаю, что, приблизительно за месяц до кражи, ко мне приходило несколько греков, предлагавших мне купить некоторые древности их родины.

Не имея ничего другого под руками, мы ухватились и за это указание.

Господин Манулопуло, греческий вице-консул в Париже, чрезвычайно любезно вызвался оказать нам полное содействие. Во время одного из последних моих путешествий на Восток, я имел уже случай в Смирне познакомиться с господином Манулопуло и теперь мог вполне оценить редкие качества его ума и сердца.

Греческий вице-консул в Париже оказал полнейшее содействие в моих розысках.

По его указанию я назначил полицейский надзор за сорока его соотечественниками, которые, по тем или иным мотивам, могли дать повод к подозрению.

Эти почтенные эллинские граждане не знали и, наверное, никогда не узнают, что они были под надзором полиции, вот почему теперь я вовсе не намерен называть их фамилий.

Кстати, я должен сказать, что следствие не обнаружило против них ничего серьезного.

В один прекрасный день господин Манулопуло заехал ко мне и сказал:

— Я должен указать вам еще на одного моего соотечественника, это молодой человек, некто господин Рафтопуло, недавно прибывший в Париж и поселившийся на улице Пьер-Леско, 7.

В том положении, в котором находилось дело, всякое новое указание имело значение, и мы не могли им пренебрегать. Я немедленно послал бригадира Росиньоля в улицу Пьер-Леско. Час спустя он возвратился с сияющей физиономией и сказал мне, потирая руки:

— Патрон, едемте сейчас со мной, я покажу вам нечто такое, что доставит вам немалое удовольствие.

— Но в чем дело? — спросил я.

— Прошу вас, не расспрашивайте, я хочу подготовить вам сюрприз.

Улица Пьер-Леско находилась недалеко от сыскного отделения, мы сели в экипаж и отправились.

Росиньоль привел меня в маленькую меблированную комнату на третьем этаже, и там я увидел на столе груду золотых и серебряных монет, как бы высыпающихся из открытого саквояжа.

Вот объяснение этой феерии.

Росиньоль, придя в указанный дом, обратился к привратнице с банальным вопросом:

— Скажите, пожалуйста, здесь живет господин Рафтопуло?

— Господин Рафтопуло уехал в Рим провести там Святую неделю, — ответили ему, — впрочем, если вы желаете иметь более подробные сведения, то обратитесь к его квартирной хозяйке, у которой он нанимает комнату.

Росиньоль был истый полицейский сыщик, другой на его месте, быть может, ограничился бы этим ответом, Росиньоль же отправился к квартирной хозяйке.

Как он подействовал на нее, я уже не знаю, но только неоспоримо одно: что он заставил ее открыть комнату Рафтопуло и с беззастенчивостью, непростительной для частного лица, но вполне похвальной в полицейском агенте, обыскал все комоды. И вот на одной из полок зеркального шкафа он нашел небольшой саквояж, довольно тяжелый на вес и при встряхивании издававший металлический звон.

Недолго думая, он взломал замок, и из саквояжа посыпались медали с изображением римских императоров и древние золотые и серебряные монеты. Росиньоль отыскал сокровище, похищенное у антикваров на улице Лувуа.

Мы призвали обоих потерпевших, и можно представить себе их радость, когда они увидели в целости почти все украденное у них.

По всей вероятности, вором был этот милейший господин Рафтопуло, рассказавший своей хозяйке, что отправляется на Святую неделю в Рим.

Очень возможно, что в Италию его влекли далеко не религиозные чувства, а просто-напросто желание продать драгоценные медали.

Но так как Рафтопубо оставил на улице Пьер-Леско большую часть своей добычи, можно было с достоверностью предположить, что он вернется. Нам оставалось только ожидать его возвращения, чтобы арестовать.

По просьбе антикваров я послал в Рим агентов, которые ничего там не нашли, но гораздо полезнее было принятое мною решение занять с этого же дня комнату Рафтопуло и поместить там двух агентов, Бурле и Гарниляра, которые получили приказание схватить этого греческого проходимца, как только он вернется.

Четыре или пять дней Бурле и его товарищ отчаянно скучали и проводили время в бесконечных партиях в пикет.

Наконец в одно прекрасное утро дверь открылась, и на пороге появился маленький и тщедушный на вид молодой человек в дорожном костюме.

— Как! — воскликнул он. — У меня посторонние люди! Но это воры!

— Воры… — повторил Бурле по натуре большой шутник, — очень возможно, что один, действительно, вор.

— Убирайтесь вон из моей комнаты.