Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Неделю спустя один из его близких друзей, по всей вероятности сгорая желанием последовать за приятелем в Мазас, бросил кирпич в огромное зеркальное стекло ювелирного магазина на бульваре Пуасоньер. Это стекло, стоившее по меньшей мере 1000 франков, было разбито вдребезги. На месте происшествия собралась толпа, прибежали агенты и арестовали буяна.

Тогда анархист, возвысив голос, с пафосом воскликнул:

— Уже давно меня возмущал вид этих магазинов, переполненных бесполезными вещами, тогда как я околеваю с голоду!

Он воображал, что очень остроумно объяснил свой поступок и подал благой пример.

Но толпа его освистала, и, насколько мне помнится, он был приговорен к тюремному заключению на год.

Этого сорта анархистские манифестации очень скоро прекратились, так как анархисты заметили, что народ их осмеивает и что поступки их возбуждают общественное негодование.

В сущности, главнейшая причина, почему прекратились динамитные покушения, заключается в том, — как признаются сами анархисты, — что динамитчики заметили, что это очень плохой способ пропаганды. Вместо того чтобы привлекать к своему учению рабочие классы, они с каждым днем все больше и больше их отталкивали.

Зато есть еще один способ пропаганды, от которого, к сожалению, анархисты вовсе не отказываются. Доктринеры воровства и грабежей называют этот способ «lа reprise individuelle».

Но это самовластное «возвращение имущества» принимает самые разнообразные формы, начиная от краж со взломом и кончая подделкой монет.

Это довольно оригинальная черта анархии, не лишенная своеобразного интереса. Уже после того, как я оставил службу в сыскном отделении, мне приходилось слышать, что анархисты устроили в Испании или в Америке целую фабрику фальшивых банковых билетов.

По обязанностям службы мне пришлось также заняться одной шайкой фальшивых монетчиков, принадлежащих к партии анархистов.

Это случилось при следующих обстоятельствах.

В Бар-сюр-Сен был задержан какой-то субъект, который в несколько дней сбыл значительное количество поддельных монет в 5 и 2 франка, при обыске у него оказалось несколько свертков таких монет, а также практическое наставление к золочению и серебрению.

Он назвался Лебо, но найденные при нем документы доказывали, что настоящее его имя Пласид Кашино.

В Бар-сюр-Сен его видели в компании с двумя товарищами, их разыскали и задержали на станции железной дороги. Оба имели в карманах кинжалы и револьверы и сдались после отчаянного сопротивления.

При обыске и у них оказались фальшивые монеты, а также документы на имена Масубр и Бриен, и, наконец, письма какого-то Модюи из Парижа, изобличавшие Лебо в том, что этот последний был его сообщником, по крайней мере, в сбыте фальшивых монет.

Мне было поручено разыскать Модюи в Париже. Задача была не из легких, так как этот мошенник последовательно исчезал со всех квартир, которые занимал в Париже, и, видимо, не чувствовал никакой потребности давать о себе знать кому-либо из своих знакомых.

Наконец, после долгих и бесплодных розысков, агенты узнали фамилию одного лица, с которым Модюи сохранил дружеские отношения и, по всей вероятности, продолжал видеться.

Был организован самый тщательный надзор, что также было нелегко, так как приятель Модюи, зная, что полиция его разыскивает, принимал всевозможные предосторожности, и несколько раз подряд агенты теряли его след.

Но вот в один прекрасный вечер сыщикам удалось проследить за ним вплоть до дверей маленького уединенного домика в Биланкуре.

Когда приятель Модюи постучался, одно из окон открылось, и агенты увидели молодого человека с большой черной бородой. Судя по описаниям, они узнали в нем Модюи.

Мне было известно, что Модюи по ремеслу — резчик по дереву и в своем искусстве достиг замечательного совершенства, но должен был оставить работу, вследствие долгой и опасной болезни. Я знал также, что он все еще страдает от своего застарелого недуга. Вот почему я рассудил, что, по всей вероятности, этот человек принадлежит к тем несчастным, которые не особенно дорожат жизнью, уже подкошенной болезнью, и что есть полное основание опасаться, что он не задумается наложить на себя руки, коль скоро увидит опасность быть арестованным.

Итак, я решился сам лично заняться его арестом.

Спустя несколько дней, рано утром, я приехал в Биланкур в сопровождении одного агента и моего секретаря господина Гербена.

Дверь не была заперта, и мы вошли в маленькую кухню, где уже докрасна была раскалена чугунка, так называемая экономическая, так как она приспособлена для приготовления кушанья.

В ту же минуту по деревянной лестнице в кухню спустился с верхнего этажа молодой человек в рабочей блузе и с окладистой бородой, обрамлявшей его лицо, поразившее меня с первого взгляда своей болезненной бледностью.

— Вы господин Берсье? — спросил я.

Это было вымышленное имя, под которым Модюи жил в Биланкуре.

— Я… что вам угодно? — с замешательством ответил он.

— Я — Горон, начальник сыскной полиции, я приехал вас арестовать.