Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке: что такое хорошо и что такое плохо?

Марк Хаузер, работавший с Микаилом гарвардский (в те времена) исследователь из той же области, обнаружил еще одну параллель с языком: моральные интуиции проявляются почти мгновенно и в предсказуемой форме при предъявлении любого числа уникальных случаев, с которыми испытуемые ранее не сталкивались. Более того, если людей спрашивали, почему у них такие интуитивные представления, часто им было трудно объяснить или как-то обосновать их. Они могли сказать, к примеру, так: «Не знаю даже, почему я передумал» или «Я не понимаю, почему этот случай кажется мне отличным от прежнего». Порой они могут умалять свои способности, заявляя в замешательстве: «Я знаю, что не рационален, однако эти случаи не кажутся мне похожими». Когда же объяснения все же давались, они очень сильно варьировали. Хаузер пишет: «Эту неспособность обеспечить соответствующее истолкование нельзя оправдать ни юным возрастом, ни отсутствием образования: она характерна и для образованных взрослых, мужчин и женщин, специально подготовленных и далеких от философии морали или религии»[140]. В объяснениях встречались отсылки к Богу, эмоциям, наитию, правилам (не убий!), последствиям (пять спасенных лучше одного), а также, как сообщает Хаузер, совершенно откровенные рационализации — «всякое бывает».

Поменяв некоторые переменные из исходного сценария с вагонеткой, Микаил с коллегами смогли извлечь некоторые элементы, которые, как он полагает, могут составлять нашу врожденную нравственность. Далее приводятся два его примера. Во всех них используется потерявший управление поезд, который вот-вот убьет пять человек.

МАРК И ПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО

На боковом пути привязан человек. Марк может перевести стрелку, убив его; либо он может воздержаться от этого, позволив умереть пятерым. Затем Марк узнает человека на путях — это тот, кого он всем сердцем ненавидит. «Мне нет никакого дела до спасения пятерых, — думает Марк про себя, — но это мой шанс разделаться с этим ублюдком». Позволяет ли Марку мораль перевести стрелку?

УОЛТЕР И РУХНУВШИЙ МОСТ

Уолтер стоит рядом со стрелкой, которую он может перевести, — в результате мост, который находится над путями, рухнет, преградив поезду путь и помешав убить людей. Но на мосту стоит человек. Уолтер может перевести стрелку, убив его; или же он может воздержаться от этого, позволив пятерым умереть. Позволяет ли Уолтеру мораль перевести стрелку?[141]

Когда Микаил предъявил эти сценарии испытуемым, подавляющее большинство решило, что для Марка, в отличие от Уолтера, будет непозволительно переводить стрелку. Немного изменив настройки исходных сценариев «Тупик» и «Толстяк», Микаил сумел перевернуть интуитивные представления с ног на голову. Эти совершенно иные интуиции были выявлены за счет изменения фактов, относящихся к намерениям людей. Легко представить, как изменение других факторов могло бы также повлиять на интуиции. Предположим, что в сценарии «Тупик»:

— Пять человек на рельсах страдают от смертельной болезни и все равно скоро умрут, а человек, привязанный на тупиковой ветке, — это ребенок;

— Мы выяснили, что человек на тупиковой ветке, был привязан к рельсам против своей воли преступной шайкой из пятерых фашистских головорезов, которые сами потом оказались в ловушке на главном пути, когда перелезали через рельсы, пытаясь поймать еще одну невинную жертву;

— Пять человек — для вас посторонние, а один человек — это ваша дочь;

— Человек на тупиковом пути — Эйнштейн (или Сталин!), тогда как пять человек — совершенно обычные люди.

Большинство сценариев в работах по задачам вагонеток обычно исключают личную информацию о людях, чьи жизни в опасности, в частности не указывается, какая вина за ними, возможно, числится, и к каким правам и привилегиям они могут или не могут апеллировать. Им не дают даже имен, не говоря уже о каких-то существенных биографических деталях. Однако более сложная картина нашей моральной грамматики могла бы включать больше переменных и более богатое описание того, как они взаимодействуют друг с другом.

Одна британская история XIX века о съеденном юнге проясняет особенно интересный нюанс нашей моральной грамматики, тогда как один итальянский гений помогает поместить эту историю в контекст.

Работа по-итальянски