Убю король и другие произведения

Тем временем локомотив, сжигая свой вагонный хвост, не отступал ни на пол-ярда — чистое воплощение покоя бок о бок с извергавшим огненную пену гейзером… Казалось, поезд словно вымер, и из живых существ на нем осталась только мисс Эльсон, которая, не находя себе места, с необъяснимым интересом следила за изгибами нашей далекой тени — признаемся, действительно причудливыми. Неподвижные Уильям Эльсон, Артур Гауф и механики походили на угрюмых восковых кукол. Мы же — вытянувшись стрелой в мертвенно-бледном свете фонаря, прикованные масками к тяжелой раме так, что ураган, который создавал наш мчавшийся болид, едва шевелил волосы у нас на голове — переносились мыслями (если судить по тому, о чем мечтал тогда я сам) в совсем иные времена, склоняясь, точно много лет назад, над школьными уроками при тусклом свете лампы. Казалось, мы тогда все вместе вспоминали чудесный образ, что поразил меня в один из этих тихих вечеров: влетев через окно, довольно крупный бражник ничуть не испугался лампы — вещь необычайная, — отважно устремился к потолку, где трепетала его тень, и несколько часов упорно бился о свое огненное отражение всеми таранами, которыми только располагало его мохнатое тельце: тук, тук, тук…

Забывшись в этих грезах, я даже не заметил, как погас от сильной тряски наш светильник — но в пятидесяти метрах, на затопленном Луной блестящем треке, нас снова „вел“ все тот же бесплотный силуэт!

Фары локомотива здесь были ни при чем: их керосин давным-давно пошел на подогрев закопченного парового котла.

Меж тем, доказано, что привидений не существует… тогда что же это за тень?

Капрал Гилби не обратил внимания на то, что мы лишились фонаря — а иначе Бобу Рамблу изрядно бы досталось, — и, по обыкновению жизнерадостный и энергичный, подзадоривал нас своими шутками:

— А ну, ребятки, достать-ка мне этого! Долго он не протянет! Сейчас мы его живо… Кишка тонка — какая это тень, просто проржавелый вертел!

В разлившейся ночной тишине мы поспешали, как могли.

И тут… я услышал… точнее, мне показалось, что я услышал нечто вроде щебетания птиц… но с каким-то странным металлическим оттенком.

Ошибки быть не могло — спереди явно доносился металлический скрежет.

Уверенный в своей правоте, я хотел было закричать, позвать Капрала Гилби… но язык мой точно прилип к нёбу от ужаса.

Тень впереди скрипела, точно старый флюгер на ветру!

Что ж, вот мы и дожили до единственного по-настоящему диковинного происшествия на этой гонке: появления Чайника. Хотя мне ни за что не поверить, что человек или даже дьявол сумел бы нас догнать — и обогнать — на трассе в Десять Тысяч Миль!

В особенности этот тип! Произошло, скорее всего, вот что: типичный Чайник, задумав покрутить педали на досуге, попался нам под ноги — и очутился слева, чуть впереди от поезда; вынырнув из темноты в тот самый миг, когда погас фонарь и тень должна была исчезнуть, Чайник слился с ней и перебрался через трек прямо перед нашим пятиместным буцефалом — подобная неловкость явно не обошлась без вмешательства свыше. Разумеется, он вместе со своей чудовищной машиной тут же споткнулся о первый рельс… Мой бог, он так вилял из стороны в сторону, что больше трех часов в седле я бы ему не дал. Итак, он въехал под прямым углом на первый рельс — что уже свидетельствует о преступном небрежении сохранностью своих костей, — и на лице его отразилось мучительное сознание того, что до второго он уже не доберется; завороженный совершенством своего руля и вперившись глазами в переднее колесо, Чайник словно не подозревал, что все эти нелепые кульбиты он выделывал под носом у локомотива, летевшего ему навстречу со скоростью триста километров в час. Затем на него будто снизошла какая-то замысловатая благодать предосторожности, и он, спасаясь от локомотива, немедленно свернул наперерез — вправо, к балласту. Тут-то одна из штанг паровоза и зацепила его заднее колесо.

В ту секунду, которая отделяла его от превращения в бесформенную кашу, комичная фигурка Чайника, вплоть до формы спиц его велосипеда, отпечаталась в моем мозгу. Потом я закрыл глаза, не желая наблюдать, как будут разлетаться десять тысяч его кусочков.

Он носил пенсне, но бородою так и не обзавелся: щеки его были скорее измазаны меленькой курчавой порослью. Одежда — редингот, серый от пыли цилиндр — ничего особенного. Правая штанина закатана, словно для того, чтобы скорее запутаться в цепи велосипеда; слева он зашпилил брюки клешней омара. На мягких каучуковых педалях покоились ботинки с эластичным голенищем. Велосипед с прямой рамой, шины литой резины — сейчас таких днем с огнем не сыскать… да еще стальные крылья на обоих колесах: тяжеловата будет машинка! Большая часть спиц — прямых, отметим мимоходом, — была искусно заменена спицами от обычного зонтика, и их дужки, которые никто не позаботился сорвать, при движении размашисто выписывали восьмерки.