Убю король и другие произведения

Дорогой доктор,

Не сердитесь на мои давешние «парадоксы»: Индиец и в самом деле отыскался. Вы — достойнейший из ученых мужей, и кому, как не вам, пристало стать его Теофрастом, а равно и занять, как вы изволили когда-то выразиться, «кафедру в сфере невозможного».

Итак, жду вас сегодня вечером.

А.М.

Семи прославленным кокоткам, срывавшим самые высокие ставки на тогдашней бирже пикантных развлечений, были отправлены адрес Люрансского замка и назначенный час приема, чернеющим ребром монеты процарапанные наискосок новенькой купюры — хотя по пневмопочте и запрещено пересылать банкноты и иные ценности.

Близким друзьям — но «только для мужчин», как пишут иногда на вывесках у ярмарочных шатров, — и более того, только вдовцам или холостякам — коротенькое приглашение. Не был поставлен в известность лишь Уильям Эльсон — если его дочь выходила в свет без него, сам он редко где показывался в одиночестве. Да и потом, разумно было бы предположить, что в данный момент он оправлялся от тягот утомительного путешествия.

Куртизанки прибыли первыми.

Потом заявился генерал.

За ним — Батубиус.

— Это что еще за шутки? — выпалил он с порога.

Не обращая внимания на покачивание головой, в котором сквозило недовольство и сомнение, Маркей разъяснил доктору, что, собственно, от него требовалось. Необходимо было всего-то-навсего — всего-навсего! — подпрыгнул Батубиус — засвидетельствовать попытку некоего «Индийца» побить в парадном зале Люранса рекорд, «воспетый Теофрастом», за сутки — между этой полуночью и следующей. Огромный зал, куда для такого случая перенесли диван-кровать, был выбран вовсе не из-за своих размеров, а лишь потому, что к нему примыкала небольшая каморка, снабженная потайным отверстием, своего рода слуховым окном, для лучшего обозрения. В этом убежище, переоборудованном в туалетную комнату, Батубиус мог также по своему усмотрению производить любой физиологический опыт с тем, чтобы удостоверить подлинность предполагаемого достижения.

Батубиус был явно озадачен.

— А где же Индиец? — смог вымолвить он наконец.

Дамы уже здесь, успокоил его Маркей, однако сам виновник торжества будет только к ужину. Кстати, ужин сегодня подадут пораньше, в одиннадцать — не после спектакля, а до него.

После минутного колебания доктор согласился исполнить ту необычную роль, которую отводил ему Маркей. И в самом деле, речь шла лишь о том, чтобы двадцать четыре часа кряду наслаждаться традиционным гостеприимством Люранса; что же до «Индийца» и его пресловутого «рекорда», то, сидя в комфортабельном партере, доктор первым расхохочется над неудачей за матовыми стеклами своего укрытия… и из того же партера сможет целые сутки не таясь наблюдать за семью самыми прекрасными барышнями Парижа в самых располагающих к такому наблюдению позах. Батубиус был человек в летах, так что…

Генерал пришел в своем обыденном ворчливо-приподнятом настроении.

— Как поживаете, мой юный друг, и что поделываете интересного? Писсуары больше не взламываете?

Маркей сначала не сообразил, о чем это он.

— Какие еще писсуары?… Ах, да — но это не называется ломать аппарат — я лишь установил, мой дорогой, что он недостаточно прочен для использования по прямому назначению.

— Ну-ну, — процедил генерал, которого Маркей вкратце уже поставил в известность о характере предстоящего увеселения, — будем лишь надеяться, что ваши дамочки окажутся достаточно прочны — для использования по прямому назначению, — добавил он и устремился в гостиную.

— Их семеро, на всякий случай, — крикнул ему вдогонку Маркей.

Уже пробило десять, а потому хозяин дома искал удобный повод для того, чтобы улизнуть, уступая место Индийцу. И случай — возможно, не без посторонней помощи — такую возможность ему вскоре предоставил.

— Господин, — просунул голову лакей, — там вас кое-кто спрашивает.

Этим «кое-кем», немедля приглашенным войти, оказался жандарм, но не один из тех устрашающих жандармов с нафабренными усами, которым нас пугает в детстве кукловод заезжего театра — нет-нет, он был гладко выбрит, и в таком скромном и узеньком мундирчике, что его того и гляди приняли бы за почтальона: даже в руках вместо легендарной треуголки он вертел потертое кепи.

Бедняга, казалось, был чрезвычайно озадачен деликатным характером своей миссии.

— Я слушаю вас, друг мой, — ласково произнес Маркей и, дабы развеять последние сомнения в своем добром расположении, велел принести гостю чего-нибудь выпить.

Жандарм пригубил рому и рассыпался в таких похвалах напитку, как если бы превозносил того, кто его угощает. Он явно старался заслужить расположение Маркея.

Помедлив секунду, он начал: