Убю король и другие произведения

Они носили подчеркнуто целомудренные имена — возможно, ненастоящие, но они безошибочно на них отзывались! — а именно; Адель, Бланш, Эвпура, Эрминия, Ирэн, Модеста и Виргиния; что же до фамилий, то они были настолько роскошны и неестественны, что нет нужды их даже называть.

Трое из них были облачены в закрытые платья под горло, не пропускавшие, казалось, даже воздух, но державшиеся при этом на одном-единственном крючке и абсолютно голом теле; четверо остальных следовали моде дня и появились в плотных кожаных куртках, какие носят автомобилисты, и, сбросив их в холле, остались в таком количестве кружев, что казались скорее не одетыми, а вышитыми; свою просвечивающую пелеринку Эрминия называла — тоном, который поднял бы и мертвого — поддёвочкой.

Внезапно в коридоре послышались быстрые, одновременно шаркающие и пружинящие шаги.

— А вот и Маркей, — сказал Батубиус. — Наверное, забыл что-нибудь или вообще раздумал ехать.

— Он вовремя, как никогда, — заметил генерал. — Мы, так сказать, только «приступаем».

Дверь открылась, и их взорам предстал… Индеец.

Хотя его прибытие и ожидалось, на мгновение все просто оцепенели.

Вошедший был настоящим атлетом, невысокого роста, но великолепно сложенный. Он был совершенно безбородым — а точнее, тщательно выбрит или выщипан, — и его короткий раздваивающийся подбородок отливал синеватым блеском. Густые, по-вороньи черные и гладкие волосы были отброшены за спину. На обнаженной груди — матовая, точно припудренная кожа отливала алой медью, — слева виднелся какой-то непонятный знак. Его торс, точно орденская лента, через плечо охватывала цельная медвежья шкура; голова хищника свисала спереди, у колен. За кушаком грубой выделки торчали курительная трубка и томагавк. Голенища были стянуты гетрами из мягкой желтоватой кожи, заправленные в мокасины, по краям подошвы усаженные иглами дикобраза. Он поднял руку в знак приветствия, и на выскобленной пемзой коже под мышкой показалась голубоватая татуировка — тотем ламы.

Только тогда все заметили, что его подмышки и подколенные впадины не уходили вглубь, как это обычно бывает, а выпирали под натиском упругих мускулов — после знаменитого силача Томаса Топхэма примеры такого достопримечательного сложения науке были неизвестны.

— Вот так зверюга! — в один голос закричали дамы.

Нужно ли пояснять, что они имели в виду не топорно нарисованную ламу под мышкой, а самого дикаря.

Что ж, достаточно хоть немного обнажиться, и ты уже кажешься женщинам неукротимым зверем.

Индеец не проронил ни слова, уселся за стол и, даже не взглянув на девиц, принялся за еду, точно самый обыкновенный человек — а ел он за четверых.

VII Только для дам

Ближе к полуночи девушки — возможно, отчасти пристыженные бессчетными намеками мужчин (сколь деликатны они ни были, но по мере приближения часа, когда эти авансы предстояло оправдать, выносить их становилось все труднее), однако прежде всего раздосадованные «могиканским» хладнокровием Индейца, — потихоньку выскользнули из гостиной и отправились бродить наугад по коридорам замка. Они поднялись этажом выше и оказались в просторной картинной галерее, прилегавшей к залу, который был отведен для установления «рекорда» — так современность невольно перекликалась с прошлым, поскольку ранее эта огромная комната использовалась для публичных представлений. В целом же все могло бы походить на обстановку захолустного театра, только что перед ложей открывалась не сцена, а стена.

Выйдя на этот широкий балкон, девушки почувствовали себя почти свободно, точно и не в гостях — ведь больше никого здесь не было.

Словно позабытые хозяином попугайчики, они принялись оживленно болтать, рассыпая под тяжелыми сводами звонкие и очаровательно фальшивые возгласы — казалось, это инструменты самой любви отлаживали тон перед ответственным концертом. Внизу меж тем настраивались скрипки.

Говорили они, разумеется, обо всем на свете — только не о том, что действительно занимало в тот момент их прелестные головки: только не об Индейце.

— Милые мои, — говорила Бланш, — поверьте, на свете не придумали еще ничего волшебнее моды двадцатилетней давности: помните, этот корсет о четырех резинках для чулок, две спереди, две сзади…

— Те, что спереди, занимают слишком много места… и времени, — заметила Ирэн.

— Так что ж, — не сдавалась Бланш, — я могу сколько угодно говорить о них, поскольку… сама не ношу.

И приподняла юбку, обнажив высокие черные носки с розовыми стрелками — впрочем, подтянула она ее куда больше, чем того требовала высота носков.

— Так ты на носки перешла? — спросила Модеста. — Этот дикарь… не знаю, что там у него, но выглядит, будто бахилы у золотаря, только с колючками.

— Ну вот мы и до него добрались, — протянула Бланш. — Уж вы надо мной не смейтесь, девочки, но он до ужаса хорош.

— А по мне так слишком уж раскрашенный, — сказала Виргиния. — Его бы отбелить как следует.

— Ты смотри, как она по прачечной скучает! — сказала Эрминия. — Милочка, у вас вскоре появится прекрасная возможность оттереть его в свое удовольствие.