Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Его лицо было покрыто открытыми язвами. Я тут же пожалела, что закричала – мне захотелось расплакаться. Хозяин никогда не бывал дома, пока я убирала, и я не видела его. А теперь вот закричала при виде его лица, на котором болезнь оставила страшные следы.

– Простите, простите, пожалуйста, – сказала я, едва не роняя свою поклажу: мешок с тряпками и мусорные пакеты с использованными бумажными полотенцами.

– Нет-нет, это вы простите, что застал вас врасплох, – ответил он. – Немного затянул со сборами этим утром. Я уже уезжаю. Не буду вам мешать.

Я отступила от раздвижных дверей, чтобы он мог пройти. Мы не представились и не пожали друг другу руки. Я посмотрела, как он пошел к гаражу. Из окна мне виден был его бежевый «Олдсмобиль», промелькнувший по дороге. Я не знала, куда он ездит и где проводит то время, что я убираю в доме.

Кухня выглядела, как всегда, за исключением пары тарелок в раковине и на столе. На барной стойке стопками лежали счета от врачей, инструкции по приему лекарств и больничные выписки. Когда Лонни позвонила сказать, чтобы я убрала в Грустном доме, то упомянула, что за хозяином ухаживает женщина из Порнодома: то ли потому, что она медсестра, то ли просто больше некому.

Одеяло на кровати было откинуто, как он оставил его, поднявшись из постели утром. Вторая половина оказалась аккуратно застеленной – еще с прошлой уборки, даже декоративные подушки на тех же местах. На простынях виднелись брызги крови. Я осторожно отвернула края и стянула углы, собрала простыни и сняла наволочки с подушек, запихнув все белье в отдельный пакет. По пути в прачечную я заглянула в хозяйскую ванную. Здесь тоже была кровь – на полу; рядом с унитазом и душем появились опоры для рук, а в ванне – сиденье.

При жизни супруга хозяина коллекционировала сувениры, которые расставляла на подоконниках в гостиной. Они много путешествовали по Центральной и Южной Америке. Она была преподавателем. Я представляла себе, как она приносит маленьких куколок и картинки, купленные ими в поездках, чтобы украсить свой кабинет или показать студентам. Возможно, она учила их испанскому.

Грустный дом выглядел как вилла для отпуска или жилище тех, чьи дети выросли, и они переехали, чтобы не тосковать среди опустевших комнат. У них было двое сыновей. Один умер, а второй жил неподалеку, но к отцу не заезжал. Я гадала, не погибли ли и жена, и сын одновременно, например, в автокатастрофе, и второй сын, не в силах пережить горе, отдалился от отца. Я сочиняла целые истории, основываясь на том, что видела в доме: на фотографиях, записках, картинке в рамке с изображением голых мужчины и женщины, держащихся за руки, с подписью «Правила дома: Экономьте воду. Принимайте душ вместе». Грустный дом, казалось, застыл в безвременье – списки дел наполовину выполнены, картины стоят в гардеробной, дожидаясь, что их вот-вот развесят. На пробковой доске на кухне до сих пор висели записки, написанные рукой жены, вот только бумага успела пожелтеть. Купить новый кран. Починить задвижку на воротах. Я представляла, как она пропалывает клумбы во дворе, потом заходит на кухню попить, записывает, что нужно сделать, и возвращается к работе. Тут же был приколот заказ на ландшафтный дизайн. Без даты.

Примерно на половине своего шестичасового рабочего дня я испустила глубокий вздох и зацепила бутылку со спреем за карман рабочих штанов. Я слегка сбрызнула тряпку водой с уксусом, чтобы протирать пыль. Взяла еще одну, сухую. На самом деле, в Грустном доме никогда не бывало грязно.

Количество лекарств в ванной, казалось, с каждым разом все росло. Я передвинула их, чтобы вымыть столешницу, прежде чем переходить к ванне. Потом подняла глаза на ту страшную полку. В первый раз я открыла крышки урн из чистого любопытства. С тех пор я не могла удержаться от того, чтобы снова в них не заглянуть – проверить, на месте ли прах. Я думала, что хозяин мог его развеять, но он продолжал его хранить. Возможно, мужчину утешало то, что они рядом с ним, прямо у зеркала, перед которым он причесывается.

На барной стойке на кухне старые фотографии постепенно скрывались за бумагами из больниц. Я высматривала на снимках подсказки, надеясь найти что-нибудь новое. Но фотографии оставались теми же: люди возле грилей с бургерами и рыбой, хозяин Грустного дома, гордо стоящий рядом с сыновьями в красно-бело-синих футболках и с ракетами для фейерверков в руках. Все улыбаются, когда их снимают, но этот мужчина просто сиял, словно ребенок, хвастающийся первой пойманной рыбой. Он всегда поступал правильно. Фотографии доказывали, что этот человек исполнил свою Американскую Мечту. И все равно он был один.