Мне пришлось на некоторое время спрятаться там от Бет, чтобы прийти в себя. Это было единственное помещение на первом этаже, где имелась дверь. Ванну окружали окна, поэтому мне приходилось забираться внутрь, чтобы вымыть подоконники.
Когда я была бездомной, психотерапевт впервые рассказала мне о мантрах; правда, тогда это были фразы вроде «никто еще не умер от панической атаки». Она же учила меня представлять себе, как моя дочь качается на качелях, и успокаивать дыхание, подстраиваясь под их ритм. Но все это не работало. Мне надо было знать, что кто-то придет мне на помощь и все решит. В то лето, стиснув зубы, я решила, что этот человек – я сама. Не мужчина и не семья. Только я. Я должна перестать надеяться, что появится кто-то, кто меня полюбит. Я должна сделать это сама. Должна сама проложить себе путь в жизни, что бы она ни сулила.
После того утра со сломанным DVD-плеером каждый раз, убирая у Лори, я работала словно в тени самой себя: вспоминала, как я плакала, стоя на коленях, и ждала, пока станет легче дышать. Иногда я останавливалась, чтобы посмотреть на этот призрак, мое прошлое «я», с состраданием, с позиций другого «я», ставшего старше и мудрее, и немного себя утешить. Я научилась обращаться к своему внутреннему взрослому и в моменты паники тоже. К себе, старше лет на десять, преодолевшей этот ад. Надо было лишь верить в то, что это мое «я» существует.
Однажды во вторник я позвонила Пэм спросить, можно ли разделить уборку в доме Лори на два дня или на сегодня ограничиться тремя часами. Мия уже несколько дней болела инфекционным синуситом, к которому присоединился конъюнктивит. Я не могла оставить ее в саду и не могла больше отменять заказы. В то утро я созвонилась с Джейми и попросила его взять дочку на пару дней к себе. Я собиралась сначала заехать с ней в неотложную помощь, дальше отвезти к нашему месту встречи, на причал, а потом мчаться к Лори, где мне предстояло вкалывать допоздна.
Мия любила спать со мной, в моей постели, что было нелегко, даже когда она не болела. Во сне она ворочалась, толкала меня, раскидывала руки, часто попадая кулаком мне в глаз. В последние дни из-за заложенного носа, температуры и общего недомогания она постоянно просыпалась по ночам, хныча, и мне приходилось ее утешать. Давным-давно мне не удавалось нормально поспать.
Став матерью-одиночкой, я прошла все стадии постоянно нарастающего утомления. Мне казалось, что я просто плыву по течению, как лодка с поломанным мотором, в густом тумане. Временами туман немного рассеивался: я начинала что-то видеть, думать, могла даже шутить и улыбаться, и на короткий момент чувствовала себя прежней. Но этих моментов стало крайне мало с тех пор, как мы остались одни. Как стали бездомными. С тех пор, как мне приходилось ежедневно сражаться, чтобы не вернуться в приют. Я мысленно готовилась перейти на новую ступень вечной усталости – с началом занятий, которые приходилось совмещать с работой. Я редко задавалась вопросом «как». Я знала только «что» – что должна делать. И делала.
Я позвонила своей начальнице и Джейми, чтобы сообщить, что сейчас стою на парковке у аптеки. Начальнице сказала, что буду у Лори через пару часов – дорога до Джейми, чтобы передать ему Мию, занимала больше часа в один конец. Сам он говорил со мной раздраженным тоном, но я это проигнорировала. Ему не нравилось давать ей лекарства, он не доверял врачам и считал, что во всем виновата подготовительная школа, где она постоянно чем-то заражалась. У меня не было времени спорить с ним тем утром, отчего он только сильней разозлился. Я повесила трубку, коротко сказав, что привезу вместе с ней все нужные лекарства и инструкции, и ему придется их выполнять.
– От этих антибиотиков она только сильнее болеет, – недовольным тоном возражал он. Джейми так говорил каждый раз, когда Мие выписывали их от инфекций носа или ушей. Мне тоже не нравилось давать ей антибиотики, поскольку они лишь маскировали реальную проблему – на самом деле она болела из-за того, в каких условиях мы жили. Но другого выбора у нас не было.