Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Полицейские, приехав, первым делом расставили аварийные знаки и осмотрели место ДТП. Они спросили меня, что случилось, и внимательно выслушали мой рассказ, во время которого я судорожно хватала ртом воздух. Кто-то из них проверил тормозной след от покрышек, оставленный моей машиной, когда вторая оттолкнула ее влево, по меньшей мере, на полметра. Правое заднее колесо было вывернуто, металлическая стойка покорежена. Внутренности машины все смялись. Кассета выскочила из проигрывателя и повисла на пленке, готовой вот-вот оборваться. Но я не могла оторвать глаз от заднего сиденья, где находилась Мия, и ее детского кресла, стоявшего невероятно близко к разбитому окну и к полу, который поднялся до самых ее ног. В результате столкновения кресло сдвинулось в сторону от окна, и она, удивительным образом, не пострадала.

Один из полицейских достал рулетку.

– Что вы делаете? – спросила я, охваченная новой волной паники.

– Надо определить степень виновности, мэм, – ответил он. – Пожалуйста, отойдите в сторонку.

Степень виновности. Моей вины. Конечно, вина моя. Это ведь я додумалась остановиться прямо на чертовом шоссе и выйти из машины, чтобы поискать чертову куклу, а ребенка оставить внутри, подвергнув смертельной опасности.

Двое врачей выскочили из «Скорой»: один побежал к парню, а второй – к нам. Прибыла еще одна «Скорая», потом пожарный экипаж. Движение по шоссе сузилось до одного ряда; я старалась не обращать внимания на то, как нас рассматривают, выкручивая шеи, словно рыб в аквариуме.

Когда мы с Мией опустились на скамью в карете «Скорой», она отпустила мою шею впервые с того момента, как я ее отстегнула. Врач задал ей несколько вопросов, потом попросил разрешения осмотреть. Он протянул ей игрушечного медвежонка в ночной рубашке и колпаке, с закрытыми глазами и лапками, сложенными вместе, словно для молитвы.

– Понаблюдайте за ней сегодня, – сказал он; его темные волосы, карие глаза и оливковая кожа напомнили мне почему-то о моем брате.

– Если заметите кровоподтеки, или она начнет жаловаться на боль, сразу везите в больницу.

Он снова поглядел на Мию.

– Либо мы можем поехать в «Скорую помощь» прямо сейчас, если хотите сделать рентген.

Я посмотрела на Мию, пытаясь понять, что он говорит, и одновременно представляя, что все могло быть гораздо хуже: что она могла лежать в крови, с переломами, и «Скорая» сейчас мчалась бы в госпиталь. Я покачала головой. Такой визит был чреват неприятными неожиданностями. Я не знала, покрывает ли Медик-Эйд поездку на «Скорой», и уже представляла себе счет на тысячи долларов, который не смогу оплатить. К тому же нельзя было покидать нашу машину – она стала для нас практически членом семьи. В багажнике лежали средства для уборки, от которой зависел весь наш доход. Если с ними что-то случится, мне придется возместить стоимость из собственных денег, которых у меня нет. Я не могу уехать, не зная, что будет дальше.

Мия прижимала к себе медвежонка, разглядывая оборудование «Скорой». У меня перед глазами мелькали картины того, как она могла бы лежать, глядя вверх пустыми глазами, с кислородной маской на лице и запекшейся кровью на волосах, в воротнике, фиксирующем шею. Она протянула руки, чтобы я снова ее обняла. Я понесла дочку назад к машине, достала из сумочки телефон и сделала несколько снимков, пока полицейские решали нашу судьбу.

Один из них подошел ко мне – низенький, лысый, с животом, свешивающимся над ремнем брюк. Он задал те же вопросы, на которые я уже отвечала: почему я остановилась и где, включила ли я сразу же аварийные огни.

– Мэм, мы продолжим расследование, а о результатах уведомим вашу страховую компанию, – сказал он. – Пока неясно, есть ли страховка у водителя, который вас ударил.

У меня подкосились колени. Включал ли мой полис страховое покрытие по вине незастрахованного водителя? Должен был включать. Я до сих пор выплачивала рассрочку за машину. Кажется, это означает обязательное полное покрытие. Да ведь? Я же специально уточняла, правда? Я не могла вспомнить.

Он оторвал верхний лист своего блокнота и протянул его мне вместе с правами, документами на машину и страховым свидетельством.

– Сэр, – сказала я, увидев сумму штрафа – 70 долларов, которая показалась мне бессмысленной и незаслуженной. Посмотрела в его крохотные голубые глазки. – Во что мне это обойдется? В смысле, финансово?

Он поглядел на меня, потом на Мию, которая тоже обернулась и уставилась ему в лицо.

– Не знаю, мэм, – ответил он, раздражаясь, а потом снова протянул мне бумаги, добавив: – Можете подать в суд.

Это означало, что я подам в суд на него. На офицера полиции. На этого бессердечного мужчину, сующего квитанцию плачущей матери, которая едва не лишилась ребенка и не могла позволить себе другую машину, не говоря уже о выплате штрафа.

Я посмотрела на квитанцию – «неправильная парковка», – а подняв глаза, увидела подъезжавший эвакуатор.

– Мэм! За вами кто-нибудь приедет? – спросил офицер. Судя по его тону, он задавал мне этот вопрос уже не в первый раз.

– Я не знаю.