Поскольку Мия теперь проводила время в отличных условиях, я стала меньше переживать, что оставляю ее, уезжая на работу. Я набрала максимум заказов, заполняя пробелы в своем расписании от агентства частными клиентами. С них я брала вдвое больше, чем получала от «Классик Клин». Впервые за лето у нас были оплачены все счета. Мы с Мией стали неразлучной парочкой, и у нас появилась своя песня – «Вечное Я» Суфьяна Стивенса, или, как говорила Мия, «У-О».
Пэм и Лонни оценивали время уборки, основываясь на собственных темпах. Но они были женщинами средних лет и не в лучшей физической форме, я же стала настоящим ниндзя. После нескольких месяцев работы на полную ставку мне пришлось искать ремень для моих брюк. Я не могла бы поправиться, даже если бы постаралась. Если я заканчивала уборку раньше, чем предполагалось, мне советовали не торопиться. Получив из-за моей быстроты счет на сумму меньше оговоренной, клиент в следующий раз не захотел бы платить больше. Получалось, что я должна соблюдать сроки, хотя бы из справедливости по отношению к тем, кто придет мне на смену.
В некоторых домах я теперь позволяла себе сделать перерыв. Пролистать книги, лежащие на ночном столике или на барной стойке в кухне. Покопаться в вещах в поисках спрятанных бутылок с алкоголем, шоколадок, пакетов с покупками, которые так и валялись нетронутые месяцами. Мне было интересно, как по-разному люди справляются со своими проблемами. Я рыскала по ящикам потому, что мне было скучно – в каком-то смысле это тоже был способ справляться с проблемой.
Мне начали нравиться дома, где хозяева не прятались от меня. Мне нравилось по утрам пятницы убирать у Генри. Я никогда не рыскала там, где ко мне не относились как к невидимке, где мое имя было Стефани, а не «клининг» или, того хуже, «уборщица», в календаре. И я никогда не копалась в вещах клиентов, с которыми договаривалась напрямую, а не через «Классик Клин». Мы с ними уважали друг друга и, со временем, даже становились друзьями. В своих поисках я словно обнаруживала отгадки, свидетельства тайных сторон жизни людей, у которых – внешне – было все. Однако, несмотря на богатство и двухэтажные дома американской мечты – с мраморными ванными и кабинетами, смотрящими на океан, – в их жизни чего-то не хватало. Меня поражало то, что я обнаруживала в потайных уголках, удивляли книжки о самопомощи, которые эти люди читали. Просто у них были более роскошные холлы и просторные гардеробные, чтобы прятать в них все, что их пугало.
Дом Лори был построен специально для нее, с учетом ее болезни – хореи Хангтингтона. Большую часть дня она проводила, обложенная подушками, в кресле перед телевизором. Она едва могла говорить, но персонал, ухаживавший за ней, похоже, ее понимал. Ее конечности, казалось, жили собственной жизнью: нога, к примеру, могла внезапно резко взметнуться в воздух. Сиделки кормили ее, мыли, водили в туалет. Пока я протирала телевизор и полки с фотографиями, Лори смотрела на меня своими темными острыми глазами.
Каждый второй четверг я проводила в ее доме по шесть часов. Дом был большой – его построил ее муж, выделив себе верхний этаж, где он обычно отсыпался по выходным. Сиделки у Лори менялись, но Бет обычно находилась на месте в каждый мой приход. Она предлагала мне кофе, но я редко соглашалась – обычно мы просто немного разговаривали, пока я убирала.
В то утро, когда я во второй или в третий раз ехала к Лори, сломался автомобильный DVD-плеер, который Тревис подарил Мие на день рождения. Мия начала кричать и колотить по нему ногами, сидя в своем детском кресле. Плеер здорово меня выручал во время наших долгих поездок на машине. Я сотни раз слышала песенку Элмо про уши и носы. Добравшись к Лори, я, чувствуя себя сплошным комком нервов, постаралась побыстрее затащить свое добро в хозяйскую ванну, размером превосходившую всю мою квартиру.