Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири

[…] В приюте было около десятка детей: девочки и мальчики; в этом же доме жил ксендз ректор Давидович[410] с несколькими ксендзами, из которых я припоминаю себе кс[ендза] Михала Воловского[411], очень набожного старика, которого я раньше, хотя и очень редко и ненадолго, навещала, и он был рад меня видеть; кс[ендза] Игнация Дашклиневича, старого, но еще крепкого, кс[ендза] Плацида Шарковского[412], еще молодого, великого аскета. Все они каждый день совершали мессу; отец ректор учил детей религии и много работал над подготовкой их к Св[ятому] причастию. Они исповедовались в Великую среду, а в Великий четверг приняли Господа Иисуса очень благочестиво, с большим сосредоточением духа[413]. Вечером того же дня приехала из деревни сестра одной из девочек, Эльжбетки, чтобы забрать ее с собой. Отец ректор на это не согласился, желая, чтобы она еще один день провела в сосредоточении духа. Разгневанная этим отказом, она пошла к губернатору, обвинила кс[ендза] Давидовича] в организации школы и принудительном удержании Эльжбетки, необходимой ей в эти дни в хозяйстве; при этом она бросила на преподобного ректора самые отвратительные поклёпы[414]. В результате этого обвинения ксендз Давидович] был арестован и после нескольких дней в тюрьме отправлен в Каинск, на север Томской губернии, а детям было велено разойтись. Преподобному ректору разрешили заглянуть еще перед отъездом домой; грустное это было для меня прощание, весь Томск, вернее, католическое общество в Томске оплакивало отъезд отца ректора. Поскольку некоторые дети были родом из деревни, требовалось некоторое время, чтобы сообщить родителям, чтобы они их забрали, другие не могли найти заново убежище так быстро, а здесь полиция постоянно наступала, заставляя их уйти. Отчаявшись, я пошла к губернаторше и умоляла ее присмотреть за несчастными сиротами; я сказала ей, что она является опекуншей и заведующей всеми учреждениями для несчастных в Томске, так что пусть она помилует самых несчастных из всех, польских сирот, которые ниоткуда не могут найти помощи на этой чужой земле. С гневом она ответила мне, что то, что делается по воле и приказу мужа, справедливо! «Я не отрицаю этого, но уверена, что те, что выполняют приказы господина генерала, делают злоупотребления, потому что я не моту предположить, чтобы господин генерал приказал этих несчастных детей выбросить на улицу в столь сильные морозы, без теплой одежды, для того чтобы померзли». Генеральша ушла злая и разгневанная; но полиция не выгоняла детей, пока их не разобрали. Эльтжбетку г[оспожа] губернаторша взяла под свою опеку и поместила в приют[415] для православных детей […].

Tabeńska Е.

Z doli i niewoli — wspomnienia wygnanki.

Kraków, 1897. S. 102–103.

№ 7. Бенедикт Дыбовский — Мемуары доктора Бенедикта Дыбовского с 1862 по 1878 год

Врач, натуралист, путешественник и первооткрыватель, исследователь озера Байкал, Дальнего Востока и Камчатки. Родился в Минской губернии. Учился в Дерите и Берлине. В 1862 году поступил в Главную школу в Варшаве и активно занимался подготовкой к восстанию, исполняя обязанности комиссара Национального правительства Литвы и Белоруссии. Был заключен в Варшавской цитадели и приговорен к смертной казни, которую после вмешательства немецких ученых заменили на 12 лет ссылки. Оставил обширное мемуарное наследие, в котором много места посвятил отношению к полякам народов, проживающих как в Западной Сибири, так и в Восточной[416].