Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

Зарывшись в плед, я уткнулся холодным носом в его теплые дреды и только подумал о том, что мне срочно нужен личный раб, который будет приносить мне одеяла и закрывать все окна, как у двери послышались громкие шаги.

— Доброе утро, — цокая каблуками, объявила Сильвия, раздвинув шторы и впуская еще больше утренней свежести в дом.

Я зашипел.

— Половина десятого, солнышко светит, все нормальные люди уже давно попили чай с пирожными, а мое ОТП спит, — насмешливо сказал Альдо, плюхнувшись в кресло напротив.

— Что такое ОТП? — сонно спросил я, потирая щеку.

— Общество Тупых Придурков.

— Заткнись, Альдо, — отозвался я. — Мы до ночи убирали дом.

— Вы засрали, вам и убирать, не ной, экстрасенс.

— Мы отжали картель!

— Вы потоптали мои белые голландские розы, — холодно сказал Альдо. — То, что я не приказал вас расстрелять — мое милосердие.

Матернувшись, я натянул очки и потрепал Финна по плечу.

Финн нащупал рукой мою голову и треснул о подлокотник дивана.

Альдо довольно захохотал.

Потирая лоб, я отправился на кухню и, нашарив мерзкий молотый кофе, который здесь попивали люди Флэтчера, поставил на плиту турку.

— Если Альдо не увидит племянника через десять минут, то вчерашняя резня покажется тебе фолк-фестивалем, — тихо сказала Сильвия, наклонившись ко мне. — Просто напоминаю.

Я чуть кофе не разлил.

Ребенок!

Я совершенно о нем забыл.

— Где Матиас? — поинтересовалась Сильвия.

— Кто?

— Сын твой.

— А, — смутился я. — Не волнуйтесь, я оставил его с надежным человеком в надежном месте.

— Конкретнее.

— На рынке отбросов в прокуренном баре, на попечение русского анимага, словарный запас которого состоит на семьдесят процентов из мата.

Зарядив мне подзатыльник, Сильвия сильно сжала мое ухо.

— Быстро дуй за ребенком, Альдо ждать не будет.

— Слушайте, как атташе вы очень злая… ладно-ладно, — отмахнулся я. — Кофе дайте попить.

— Немедленно.

Отставив чашку, я недовольно вздохнул:

— Финн!

— Да оставь ты его в покое, пусть отдохнет после вчерашнего, — прошипела Сильвия.

Закатив глаза, я поднялся на второй этаж, чтоб Альдо не видел (хотя он был слишком занят своим смартфоном в холле), я трансгрессировал.

Толкнув двери бара «Борзый Конь», я бросился к стойке, но вместо Михаила увидел за ней высокую фигуру светловолосой девушки в коротких джинсовых шортах и майке.

— Здравствуй, Джейн, — улыбнулся я во весь рот. — Нальешь текилы вдовцу, который отчаялся в жизни и так нуждается в хрупком девичьем плече для поддержки?

— Во-первых, я не Джейн, а Женя, тупой мудазвон, — треснула меня кухонным полотенцем девушка. — А, во-вторых, если еще раз подкатишь ко мне свои яйца, мой папа тебе их оторвет. Уяснил?

— Предельно, — фыркнул я. — Ладно, где Михаил?

Женя принялась тереть полотенцем пивной бокал.

— Тебе повылазило? — послышался сварливый голос за дальним столиком. — Очки протри. Женя, дай ему тряпку, пусть протрет.

Действительно, могучую фигуру бармена за столиком не заметить было очень сложно. Но я, спихнув это на недосып, бросился к столику.

На коленях бородатого бармена сидел ребенок, подозрительно похожий на моего сына (но это не точно), а на столе стояла тарелка с алым супом, в котором плавал кусок говядины.

— За мать, — сказал Михаил, зачерпнув ложкой супа и поднеся ее ко рту ребенка. — За отца.

— Что ты делаешь? — не понял я.

— Кормлю Ивана борщом.

— Какого Ивана, его зовут Матиас.

— Теперь его зовут Иван Михайлович, — отрезал Михаил и снова поднес ко рту ребенка ложку. — Давай, за революцию семнадцатого года…

— Ему нельзя борщ, ему полгода! — взвыл я.

— У нас в Сибири материнское молоко на шестьдесят процентов состоит из борща, на двадцать — из водки и на двадцать из молока, — заверила Женя за стойкой.

Этот цирк пора было заканчивать.

— Спасибо большое, Михаил, я его заберу, — улыбнулся я.

Но бармен, ударив меня по протянутым руками, опустил широкую ладонь на макушку Матиаса.

— Где Лариса? — нахмурился Михаил.

— Кто? — опешил я.

— Мое ружье.

Вот это подстава.

— Ты назвал ружье Ларисой?

— Где ружье?

Да понятия я не имею, где ружье. Финн куда-то отшвырнул его в кусты, когда патроны закончились, а я и не помню, находил ли я его во время уборки.

— Принесешь Ларису, верну Ивана.

— Матиаса.

— Ивана, — с нажимом сказал бармен. — Ты сам сказал, что он теперь моя проблема. Иван, давай еще борщеца наебнем.

Чуть не заорав в голос, я трансгрессировал.

— Так, где мой племянник? — сухо спросил Альдо, попивая кофе, когда я промчался на улицу мимо него.

— Еще спит, — соврал я.

— Я схожу к нему?

— Нет. Я сам его принесу.

— Неси, — кивнул Альдо. — А то я припомню тебе розы.

И снова уткнулся в смартфон.

Я молниеносно обшарил кусты и, совсем отчаявшись, вскинул волшебную палочку.

— Акцио, Лариса!

Ноль эффекта. Я начал паниковать.

— Акцио, ружье! — вспомнил я.

Старое добротное ружье выпорхнуло из зарослей разросшихся кустов и с грохотом упало у моих ног.

Схватив его, я трансгрессировал снова.

— Вот, — запыханно сказал я, опустив ружье на стойку.

Михаил критически осмотрел ружье.

— А патроны?

— Да ты издеваешься!

Рыча от негодования, я достал из кармана джинсов смятую купюру и протянул бармену.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза