Ученик афериста (СИ)

Я не был уверен, что люблю его, как все нормальные родители любят своих детей, но я привык к роли отца. В голове отложился железный алгоритм: проснуться на первый плач ночью, утром — сначала к ребенку, потом — курить. Нельзя оставлять ребенка одного рядом с оружием. Нельзя кормить ребенка землей, даже если ему нравится ее есть. Нельзя подбрасывать ребенка, если ты стоишь на краю балкона.

Правила отцовства я выучил, во многом наблюдая за тем, как с Матиасом обращается Финн. Финн — прирожденная мамка, что уж тут говорить. Сколько детей он вырастил? Сколько там у него братьев-сестер?

Но выполнять правила — дело одно. А вот получать от этого моральное удовлетворение — уже совсем другое.

И я получал.

Во-первых, с тех пор как словарный запас Матиаса вырос уже до двух слов, я понял, что мой сын — отличный собеседник.

Я сидел на диване и листал «Ежедневный Пророк», хмурясь от прочтения спортивной колонки. Квиддич я не любил, но патриотизм, выраженный верой в успехи своей родной национальной сборной, очень обостряется, когда ты пропадаешь в другой стране.

— «… с разгромным счетом двести десять-сорок, сборная Аргентины вырывается в полуфинал, оставляя Англию далеко позади», — прочитал я, сжав сигарету. — Опять проиграли, уроды.

— Бля, — с пониманием отозвался Матиас, ползая по дивану, привязанный ко мне за пояс от халата, чтоб ненароком не свалился (отцовство сделало меня крайне изобретательным).

— Вот именно, — кивнул я, потянув за пояс, пришитый к махровой пижамке сына. Матиас снова оказался далеко от края дивана. — Не поверю, что так уж сложно удержаться в воздухе, сидя на метле и выискивая мячик в небе. А метлы их… это не «Чистомет», это «Молния-32», она стоит под шесть тысяч галлеонов.

— Бля, — сказал Матиас.

— А я о чем говорю? — бушевал я, свернув газету. — Криворукие уроды, при Фадже такого дерьма не было. Фадж это…

— Бля.

— Да нет, вроде неплохой был мужик, — протянул я.

Матиас пополз ко мне и, уткнувшись в мое бедро лбом, весело захохотал.

Странный ребенок.

Ей-богу, мозгов как у хлебушка.

Кстати, про мозги как у хлебушка.

В холле послышались шаги и голоса.

— Ну ты странная, хуле тут думать?

— А тому ли я дала?

— Да тому, он мужик нормальный, — фыркнул Финн.

— Мне опасаться того, что отобьешь? — с максимально серьезным выражением лица спросила Сильвия.

— Ох, ебать юмористка.

Плюхнувшись на диван рядом, Финн критически осмотрел Матиаса.

— А какого ты его привязал?

— Не надо завидовать моей смекалке, — отозвался я. — Драсьте, Сильвия, вам очень идет сексуальное удовлетворение. Уже не выглядите так, будто ненавидите все живое.

— Зато ты так выглядишь, милый, — коротко улыбнулась атташе. — Слепая вудистка неожиданно прозрела и поняла, что ты не похож на альфа-самца?

— Сука, — прошипел я. — Вот вы смеетесь?

— Я? Нет, я практически плачу, — сообщила Сильвия. — Привет, Матиас.

— Финн, — пискнул ребенок, выплюнув дред, который грыз.

— Засранец мелкий, — буркнул я. — Почему он выучил твое имя, а не мое?

— Потому что ты хуйло.

— Нет, ну вы посмотрите, как пагубное влияние русского матершинника сделало из интеллигентной женщины хамку.

Сильвия рассмеялась.

— Кто это? — улыбнулась она, ткнув пальцем в Финна.

— Финн, — заулыбался в ответ Матиас.

— А я кто? — вмешался я, развернув к себе ребенка.

— Бля.

— Я, между прочим, твой отец.

— Бля, — горько ответил ребенок.

— Такой маленький, а уже кроет отца матом, — хмыкнул я. — Когда пойдет в детский сад, наверное, будет бросаться на меня с ножом.

На деле же я совершенно не ревновал Матиаса ни к кому. Я видел и понимал, что он привязан к Финну, который, к тому же, имел очень простое имя для запоминания, знал, что больше всех в вилле сын любит почему-то Альдо (вот тут мне вообще не понять). Я не включал в себе буйного родителя, который перетягивает внимание и любовь ребенка на себя. Нет, ну, правда, зачем это делать?

Когда же Матиас научился делать уверенные шаги, практически не падая на пол и не вереща, как подстреленный пингвин, наши с сыном отношения вышли на новый уровень.

— Еще шажочек. И еще шажочек, — ворковал я. — Ты моя радость, неси папе бутылочку.

Сжимая ручками бутылку, Матиас уверенно топал ко мне, на голос, потому что в винном погребе было всегда не очень светло.

— Ну какой же ты молоде… так, ты что принес? — нахмурился я, рассмотрев бутылку. — Я сказал, красное полусладкое, а ты мне принес мадеру. Ты какого отца не слушаешь?

— Бля.

— Не «бля», а принеси мне красное полусладкое. Смотри, как ты лихо уже ходишь.

Развернув Матиаса к полке, я легонько его подтолкнул.

— Я воспитал ребенка, который будет помогать мне спиваться, — прошептал я. — Господи, если бы старик Сантана только мог это видеть…

— Это все, чего ты добился в жизни? — послышался ленивый голос на лестнице в погреб. — Приучить сына носить тебе бухлишко в восемь утра?

Альдо, одетый в пижамные штаны, сжимал чашку с кофе и смотрел на меня насмешливым взглядом.

— Я готовлю его к карьере сомелье, — фыркнул я. — Он станет сомелье.

— Ты имел в виду скрипачом? — ехидно ухмыльнулся Альдо.

Меня передернуло.