Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

— Говорил и не раз. А толку, если ты никогда не слушаешь меня, — фыркнул Финн, хотя глаза его блестели так, словно его ножом кололи. — Сильвия отпустит тебя.

«И будет рада» — подумал я.

— Поехали со мной, — выпалил я, схватив Финна за руку. — У тебя тоже может быть другой мир. Поехали.

Финн улыбнулся и покачал головой.

— Я обещал Альдо.

И снова повернулся к дорожке, вымощенной булыжником.

— Я уеду ненадолго, — снова схватив его за руку, заверил я. — На месяц… или сколько там понадобится, чтоб успокоить родителей и решить проблему Скорпиуса. Не веришь мне? Я… я оставлю Матиаса в залог.

«Как когда-то Флэтчер оставил Финна в залог старику Сантана. Права была и Рита, Наземникус меня поглотил. Это как диагноз».

— Эй, — улыбнулся Финн, хлопнув меня по плечу. — Ты не на казнь едешь. Ты едешь домой.

— Я никуда еще не еду, — буркнул я.

Да, конечно.

Не еду.

Это магия Скорпиуса Малфоя. Мы связаны с ним, наверное, в прошлой жизни мы были сиамскими близнецами: когда у этого белобрысого говнюка проблема, я автоматически спешу на помощь, даже если отнекиваюсь, отрицаю, делаю вид, что мне плевать. Он тянет меня к себе невидимыми нитями, тянет в эпицентр какого-то пиздеца, за который мы оба будем сполна расплачиваться. Расстояния, километры, моря и океаны этому не помеха — я все равно окажусь рядом и буду, стиснув зубы, помогать ему. И пусть я ненавижу его за то, какой он, пусть презираю, пусть буду молиться, чтоб он выпал из окна головой в асфальт — я все равно буду рядом, наступив обиде на горло.

Ведь, как по-пьяни ляпнул Флэтчер, философ моей жизни: «Настоящая любовь, как и настоящая дружба, да впрочем, и как любое другое чувство крайней привязанности — это чувство, которое удерживает людей вместе, даже если они пытаются зарезать друг друга во сне, всячески унижают друг друга и ссорятся чаще, чем дует ветер». Вот оно, взросление: когда понимаешь, что в бреду бухого алкаша есть не просто скрытый смысл, но сакральная истина.

И я покинул Коста-Рику, оставив сына в залог. Ну, как в залог… лучше Финна никто не сможет позаботиться о Матиасе, больше Финна никто не сможет любить его. Для меня ребенок помеха, такой вот я гнилой отец. А если уж родня прознает…

А Финн остался позади. Я смотрел на него, обернувшись у раздвижных дверей аэропорта, и боролся с желанием отшвырнуть чемодан и броситься к нему с криком: « В пизду все, я остаюсь!». Вот уж чем черт не шутит: я действительно привязался к нему, наверное… да скорей всего, смог бы полюбить его, и наверняка знал бы, что я никогда не стану ни для кого таким важным и нужным, чем для Финнеаса Вейна.

Но меня в Лондоне ждет Скорпиус Малфой и какой-то философский камень.

И это…

— … пиздец, — выругался я, мокрый от дождя, ковыряя ключом от квартиры на Шафтсбери-авеню в замочной скважине.

========== Глава 56. ==========

Кое-что о Финнеасе

Мужчина держал в руках туристическую карту, и, махнув своей небольшой группе, указал рукой, сжимающей солнцезащитные очки, на вывеску, сияющую алым цветом.

— Господи, Джаспер, что за крысятня? — брезгливо поморщившись при виде переполненных смердящими пакетами мусорных баков, спросила светловолосая девушка, первой оказавшись в подворотне.

Мужчина, дождавшись, пока его друзья окажутся рядом, раскинул руки.

— Оглядитесь. Вот она, история.

И указал то ли на измалеванную граффити стену, то ли на мусорные баки. Но, увидев, что его энтузиазма не разделяют, снова ткнул ладонью в алую вывеску.

— «Дом Восходящего Солнца», — объявил он. — Тот самый, из песни.

— Мне кажется, это фамилия, — протянул его друг. — «Дом Марианн Ле-Солей Леван», французская фамилия не переводится.

— Думаешь, французская?

— Мы в Новом Орлеане, парень. Здесь каждый второй француз.

Но Джаспер не отставал.

— Здание старое, атмосферное. Да, я уверен, что это тот самый «Дом Восходящего Солнца». — И, увидев в темном углу у здания с заветной вывеской, окликнул. — Эй, мистер! Мистер!

Финн и бровью не повел, сосредоточено грея огоньком зажигалки содержимое гнутой чайной ложки.

— Мистер! Прошу прощения!

— Джаспер, это обычный наркоман, пойдем отсюда, — взмолилась девушка.

Но Джаспер уже подоспел.

— Прошу прощения, мы из Монтаны…

— Да хоть из Гондураса, мне по хуям, — огрызнулся Финн, чиркая зажигалкой.

— Что за хамство! Джаспер! Джаспер, пошли!

— Это южное гостеприимство, — уперся мужчина. — Мистер, вы местный?

— Съеби нахуй, Монтана, у нас своих негров хватает.

— Джаспер! Оставь его уже!

Но турист был крайне терпелив.

— Это тот самый «Дом Восходящего Солнца»? — поинтересовался он. — Тот самый?

— Че? — снова сосредоточив внимание на содержимом чайной ложки, буркнул Финн.

— Ну, дом из песни.

— Какой песни?

— Про дом восходящего солнца.

— А, — откинув дреды с лица, протянул Финн. — Не знаю.

— Джаспер, мы еще здесь только потому, что карта у тебя.

— Можно войти, осмотреться? — не унимался Джаспер, опустив руку на дверную ручку.

— Нет, — холодно сказал Финн.

— Почему?

Щелчок затвора и холодно дуло давит в лоб.

— Только дернись кто-то, нажму на курок, — пообещал Финн, когда группка туристов отшатнулась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза