Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

— Конечно, я должен был поступить именно так, — сообщает Скорпиус Малфой. — Мне сразу показалось, что Альбус что-то скрывает, и, возможно, в чем-то замешан: глаза его бегали, щека дергалась и голос был сбивчивый.

— В какой момент вы поняли, что надо брать инициативу в свои руки?

— Практически сразу, — признается мистер Малфой. — Появление Альбуса было своеобразным криком о помощи. Мне показалось, он хотел заявить о том, что вернулся, но боялся реакции родителей: ну, вы понимаете, кто знает, чем он там занимался в свое отсутствие…»

Я яростно скомкал газету и швырнул в камин.

С моего возвращения прошло не больше недели, и вот я уже вляпался в неприятности. Нет, это сложно назвать неприятностями. Это был тотальный провал.

Как я уже сказал, неделю я обживался в Паучьем Тупике, собираясь с мыслями, думая, как грамотно представить свое возвращение. Мозг неустанно работал, придумывая такую теорию моего исчезновения, которая бы по минимуму шокировала семью и по максимуму была бы логичной. Руки тоже работали: я доделал скромный ремонт в доме Флэтчера. Именно что скромный: покрасить стены было несложно, особенно когда мысли витают далеко, а собрать недорогую мебель из «Икеи» оказалось сложнее, особенно если впервые держишь в руках отвертку. Но мне необходима была элементарная деятельность, чтоб не сойти с ума, да и в работе думалось лучше. Когда же последний стул я собрал за минут пять и на автомате, то понял, что постепенно переквалифицировался из мафиози в сборщика мебели и пора заканчивать с изоляцией, пока я не решил, что в принципе ну их всех, можно и одному пожить в Паучьем Тупике.

А затем случился Скорпиус Малфой.

И вот, обо мне пишут во всех газетах.

Я чудом скрылся от репортеров, а затем и мракоборцев, и снова в этом помог мне Паучий Тупик. И сидел безвылазно, будто опасный преступник, боясь даже включать свет, смотрел как барабанит по окнам дождь и медленно умирал, по крайней мере, так чувствовалось.

Знаете, святой отец, что было самым страшным?

Что помощи ждать не от кого. Будь жив Наземникус, было бы, черт возьми, проще: я бы точно так же прибежал в утлый дом в Паучьем Тупике, сбивчивым голосом объяснил бы, в какое дерьмо вляпался на этот раз, выслушал бы в свой адрес ряд насмешек и заветное: «Ни слова больше, бери портвейн и дуй в подпол, отсидишься».

С каким лицом отец узнал новость о том, что его сын вернулся? И был замечен не где-то, а на хэллоуинской вечеринке.

Какое количество инфарктов перенесла бабушка?

Когда мракоборцы выйдут на след Паучьего Тупика? Собственно, это и был главный вопрос.

Самое обидное и абсурдное то, что если я захочу сбежать, меня наверняка поймают. И если захочу повеситься, хлипкий карниз вряд ли выдержит меня.

Да что там карниз, я даже петлю не умею делать!

В дверь постучали.

Я выпрямился и тут же схватился за кольнувшее в груди сердце. Уже представил, как открываю дверь и…

— Папа.

— Альбус.

А дальнейший вариант диалога я даже не мог представить. Либо отца на месте хватит удар, либо он изобьет меня.

В дверь снова постучали. Вежливые мракоборцы.

Я сжал дрожащими пальцами дверную ручку и опустил ее вниз, зажмурившись.

Заклятия в меня не полетели. Я смело приоткрыл один глаз.

На крыльце стояла вульгарно одетая молодая особа, промокшая под дождем: ее очень густые угольно-черные волосы, похожие на пружинки, липли к куртке с отделанным мехом капюшоном, с бахромы коротких джинсовых шорт стекали дождевые капли, а черные колготки на щиколотке порвались, явно зацепившись за замок большого чемодана, который девушка сжимала рукой.

Я моргнул.

— Вы проститутка, которую прежний жилец вызывал шесть лет назад? — неловко поинтересовался я.

Гостья стянула большие солнцезащитные очки со стеклами в форме сердечек и подняла на меня белесые глаза.

— Палома? — ахнул я, узнав жрицу вуду исключительно по слепым глазам.

Выпустив ручку чемодана, Палома крепко обняла меня, звучно чмокнув в щеку.

— Что ты здесь делаешь? — рассеянно спросил я, глядя, как мулатка заталкивает чемодан в дом.

Я был готов ко всему, но только не к такой гостье. Более того, я с детской надеждой ждал большого и сильного Финна, который решит каким-то образом все мои проблемы, ну или просто побудет рядом.

Палома, прислонив чемодан к стене, сняла промокшую куртку.

— Лоханулся, Поттер? — ехидно спросила она, повесив куртку на крючок и скинув грубые полусапожки. — Через два дня за тобой придут, соседка настучит.

Я рассеянно держал в руках ее мешковатую сумку и моргал.

— Откуда… а, черт, — закрыл лицо рукой я. — Тебе делать больше нечего, чем смотреть в мое будущее?

Сверкнув глазами, Палома сняла с себя джемпер, повесив его на стул у камина, оставшись в бюстгальтере.

— Ты не урчи на меня, — посоветовала она. — Я помочь хочу.

Я опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Чем ты мне поможешь? Ты умеешь стирать память сразу всему волшебному сообществу?

— Нет, балбес. Но я знаю наверняка, какие вопросы тебе будут задавать.

— И что мне с…

И тут меня осенило.

Палома, стянув дырявые колготы, опустилась на пол напротив меня и довольно заулыбалась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза