Училище на границе

Медве ничего не сказал ни о «Хронике недели», ни о репетициях для праздничного кабаре. Он забрал книгу, заглянул в нее, захлопнул не читая и спрятал в свой ящик. Однако Жолдош уже составлял оркестр. Я видел, как он обсуждал это с Середи. Это было бы грандиозно. Медве ничего не говорил, и я тоже молчал.

Я не проронил ни слова и перед обедом, в столовой. Нас как волной выносило к столам первокурсников. В неверном направлении. Я поневоле взглянул на Медве: куда он идет?

— Пошли, — сказал он.

— Апади? — спросил я.

— Угу.

Апади сейчас меня не интересовал, хоть я и слышал, что вокруг него опять разгорелись страсти. Но все-таки я пошел с Медве. На это стоило посмотреть.

8

Кодлу Мерени почти в полном составе определили в первую роту. Там же были Матей, Петер Халас и Лапочка Кметти. Управляться с первокурсниками было труднее, чем с третьим и вторым курсом. Эти желторотые ничего не умели, их надо было дрессировать, и Шульце заботливо подобрал для этого подходящих людей. Быть командиром отделения первой роты было важнее и почетнее, чем командиром взвода в третьей. Они давали нам это почувствовать, и это бы еще ничего, но я и сам нутром ощущал, что они подлинные, до мозга костей командиры, мы же всего лишь жалкие их подобия, командиры из-под палки.

Да, первокурсники доставляли много хлопот, но более всех — Апади. Правда, это был необычный случай. Ни до, ни после я не встречал ничего подобного. Его зачислили с опозданием, и своим закоренелым непослушанием он скоро возбудил злорадный интерес всего училища.

Цолалто заметил его первым:

— Слушай, тут есть один желторотый, за столом Кметти. Обрати на него внимание.

В полдень, до прихода дежурного офицера, я прошел в другой конец столовой. Должно быть, весть об Апади уже разнеслась повсюду, потому что, кроме меня, вокруг стола Лапочки толклась целая толпа четверокурсников. Лишь через некоторое время я разобрался в чем дело. В центре круга стоял краснощекий, круглолицый маленький первокурсник, отличавшийся от своих товарищей лишь тем, что он весело ухмылялся и, как его ни окликали, не думал ни вытягиваться по стойке «смирно», ни выполнять команды и приказы, а лишь безмолвно пожимал плечами и пытался отвернуться.

— Апади!

— Апади!!

— Апади! — кричали ему.

— Ко мне! Смирно! Лечь! Апади! — Все впустую. Апади и бровью не повел. Он лишь неизменно ухмылялся, хотя все это приставанье уже должно было ему надоесть.

— Перестаньте! — сказал Лапочка Кметти. Я еще ни разу не видел, чтобы его наглое, миловидное, свежее девичье лицо выражало такую растерянность.

Мы, однако, просто не могли наглядеться. Смех щекотал нам горло. Ликуя, мы переглянулись с Шандором Лацковичем.

— Такого еще не бывало!

«Мать его…» — протяжно прогудел Лацкович.

— Дайте я, дайте я, — сказал Петер Халас, протискиваясь вперед. Он шагнул к Апади и дружески начал ему объяснять. — Слушай, что я тебе скажу. Ты только запомни. Когда к тебе обращаются, ты должен встать по стойке «смирно». Понял? Это же совсем нетрудно, старина.

Он разговаривал с ним в терпеливо-благожелательном тоне и неожиданно в самом деле добился того, что Апади заговорил.

— Ха! Ааа! — пренебрежительно ответил Апади.

Это было не то растянутое междометие, не то — что более вероятно — возглас возмущения, но так или иначе молчание Апади было сломлено.

— Да ты не бойся, — продолжал Петер Халас — Понимаешь ли, старина, приказы господ офицеров и четверокурсников надо выполнять.

— Ну да! Еще чего! — смеясь, сказал Апади. — Нашел дурака!

Все вокруг, храня молчание, внимательно наблюдали за происходящим, и в этом молчании крестьянский, диалектный выговор Апади звучал довольно странно, почти невероятно; ибо, как сейчас выяснилось, у Апади был самый что ни на есть скандальный деревенский выговор. «Ишшо-о чиво!» Примерно так.

Один только Петер Халас не смеялся, а пробовал и дальше мягко втолковать пареньку что к чему, уже взяв его за ухо, чтобы тот внимательно слушал. Но похоже, он сделал это не без раздражения и так решительно, что Апади вскрикнул и попытался вырваться из его рук. Высвободиться он, конечно, не смог, Петер Халас не отпустил его и вдобавок ударил по губам; Апади заревел еще громче, и никто не заметил, откуда в руках его оказался раскрытый перочинный ножик. Тут вошел дежурный офицер, и была дана команда «смирно».

Мне удалось проскользнуть обратно к моему столу, и я уже только издали видел, как после молитвы офицер подошел к Апади. Он начал что-то говорить ему, но вдруг проглотил конец фразы и молча уставился на новобранца. Апади стоял перед ним, широко расставив ноги, и преспокойно крутил головой направо и налево, как будто кого-то искал. Офицер беспомощно оглянулся; к нему тотчас подскочил унтер и о чем-то тихо доложил, затем ответил на какой-то его вопрос. С минуту они безмолвно глядели на Апади.