Он обрадовался тетради, унес ее к себе. Во вторник мы опять вышли на весь день в горы. Было тепло, мы были в летней форме, тащили с собой палатку и телефоны. Потом наконец подоспел обед и полуторачасовой отдых, наверху у Хетфорраша, после того как мы на скорую руку разбили между деревьев палатку на сорок душ, а команда Серафини провела телефонную линию от нас до какого-то приюта. Все разбрелись кто куда и развалились на земле, ублаженные едой, тенью, родниковой водой. Я тоже отыскал себе мягкое, травянистое удобное местечко, чуть в стороне от остальных и, лежа на спине, смотрел на листву, слушал голоса леса. Около родника кто-то шумел, где-то дальше музицировал Жолдош, но потом он умолк, остальные тоже угомонились, а может, я уже не обращал на них внимания; во всяком случае, я слышал не их, а тишину леса и едва уловимое, слабое, мягкое и рассудительно спокойное лепетанье речушки, вернее ручейка. «Буль» — раздавалось где-то в недоступной взору близи, потом снова — «буль». «Буль».
Медве нашел меня. Присел рядом и достал новую тетрадь. Он уже исписал полторы страницы. И стал тихо читать. Я сел. Мы посмеялись, поговорили немного, я отломил чуток от последнего куска хлеба, который жевал Медве, а потом кивнул, чтобы он помолчал и послушал: «Буль-буль».
Некоторое время мы слушали горный ручей.
— Славный, — весело взглянул на меня Медве. — Хорошо он плещется сам с собой.
Я улыбнулся Медве. Ручей и вправду был славный, я ему немного завидовал. Его спокойствию или еще чему-то. Несколько выше, у родника, Шандор Лацкович пил из пилотки. Кодла Мерени разлеглась около полевого телефона. Вокруг капитана Менотти, около палатки сидели и разговаривали человек шесть — восемь. Там же был и Тибор Тот. Медве колебался, не вернуться ли ему. Но все-таки остался. Было восемнадцатое мая. Приближалась троица.
18
Но еще до троицы случилось так, что Медве, придя после обеда в класс «Б», обнаружил, что рядом с Тибором Тотом сидит Ворон. Медве остановился рядом и перекинулся с Тотом парой слов, но Ворон перебил его.
— А ну, давай отсюда!
Медве вопросительно взглянул на Тибора Тота.
— Он хочет со мной заниматься, — холодно сказал Тот.
Ничего не выражающим взглядом он смотрел Медве прямо в глаза. Ворону грозил «неуд» по трем предметам, и Тибор Тот, в принципе, не мог отказать ему в помощи. Медве повернулся и ушел.
Вечером Медве с глазу на глаз спросил Тибора Тота, чего от него хотел Ворон. Очевидно, что такое насилие могло быть для Тота крайне мучительным, и, конечно, он был беззащитен перед Вороном.
Однако Тот поднял брови.
— Ничего, — ответил он громко. — Мы занимались.
Его взгляд был таким холодным, что Медве совсем было растерялся.
— Может, мне теперь к тебе больше не ходить? — обиженно спросил он.
Тибор Тот пожал плечами.
— Лучше не ходи, — спокойно сказал он.
— Ладно. Изволь.
Это не в меру раздосадовало Медве. Он решил, что больше на Тибора Тота и глядеть не станет. После дня размышлений, однако, он подумал, что ему глупо обижаться; Тибор Тот попал в тяжелое положение, а он своими вопросами еще более его отягощает; словом, он несправедлив к нему. Хорошенько взвесив все это, Медве во время предобеденного мытья рук подошел к Тибору Тоту.
— На будущей неделе начнется наш чемпионат, — сказал он.
— Знаю.
— И уже наполнили бассейн.
Это заинтересовало Тота. Они разговорились, потом Медве вдруг начал тихо объяснять, почему он обиделся тогда на Ворона.
— Знаешь, я не должен был сердиться на тебя. Ведь ты только поневоле разговариваешь с этим подлым, мерзким…
Тибор повернулся к нему:
— Слушай, Медве, — сказал он запальчиво, — будь любезен, оставь меня в покое.
Слова застряли у Медве в горле. Он остолбенело смотрел на гладкое, покрытое мягким пушком лицо Тибора Тота, на его густые ресницы. Теперь он понял, как жалко выглядели его объяснения; тем более насмерть оскорбило Медве то, что его столь вежливо и бессердечно поставили на место.
Так разговаривать с Медве было нельзя. С ним много чего можно было себе позволить; в последнее время даже Заменчик охамел и стал требовать от него дальнейшего возмещения за свой приемник — не от кого-нибудь, а именно от него, он так разобиделся на Медве, что однажды, когда Медве на секунду положил свою пилотку на его стоявший с краю столик, Заменчик сбросил ее на пол. И Орбан тоже за что-то окрысился на Медве. Медве был очень рассеян. Все это его не задевало. Но так, как Тибор Тот, с ним еще никто не обходился.
Ему следовало сразу же дать Тоту по физиономии. С полным на то правом. Но он пальцем его не тронул; хотя знал, что этим только утвердил его высокомерное самодовольство. Тот занесся не по причине дружбы с Вороном, хотя теперь они были уже неразлучны; нет, он чувствовал свою власть над Медве. И не только чувствовал, но и был в ней уверен, видимо с еще большей наглостью, чем верила в свою власть над нами кодла Мерени.