Училище на границе

По всей видимости, Медве сумел избежать «поединка», это носилось в воздухе. В более зловещей атмосфере Петер Халас не подошел бы к нему со своей коробкой и не стал бы разыгрывать его. И тем не менее Медве особенно обиделся на него и явно ничего не хотел взять в толк, даже природную доброту Гержона Сабо. Это-то меня и раздосадовало. Какого хрена ему еще надо, спрашивал я себя.

«Может, нам еще полизать ему задницу за то, что он, не думая о последствиях, выводит из себя Мерени?» — размышлял я. Но вслух я ничего не сказал, хотя Середи мельком взглянул на меня, почувствовав, что я хочу о чем-то спросить.

Лампы продолжали гореть до выхода на зарядку, хотя в это время уже светало. Было начало октября. При выходе из здания в первый момент хотелось отшатнуться назад. Каждая пара, по очереди, замирала на миг на пороге; не по себе им было нырять в густой, как каша, туман.

Солнце уже встало, но невозможно было увидеть ничего, кроме двух тусклых величиной с бочку расплывчатых пятен света, пробивавшегося сквозь сплошной туман на месте двух ламп над входом, собственно и не ламп, а большущих, как бочка, желтых шаров, которые и не светили вовсе, а только теплились. Через три-четыре шага пропадали и они.

Наша зарядка, или «чукло», как ее здесь называли, — понятие, трудно переводимое на штатский язык, — можно было бы определить как обязательные утренние коллективные упражнения; обязательные с одной стороны лишь в той мере, в какой колоколу обязательно звучать, когда в него ударяют билом, либо же в той мере, в какой топору обязательно лежать во дворе, когда его выбрасывают, чтобы отвести подозрение в убийстве; с другой же стороны, никто здесь даже не пытался делать вида, что зарядка нужна для укрепления нашего здоровья; по сути эти упражнения означали лишь, что каждый божий день начинался для нас с получасового наказания; ибо в другое время дня физические упражнения неприкрыто шли по общему списку дисциплинарных взысканий, — короче говоря, зарядка проводилась не на спортивной площадке, а перед главным зданием, на широкой, покрытой гравием дорожке, обегающей газоны, ели, самшит и туи. Мы строились по отделениям на расстоянии вытянутой руки друг от друга и начинали выполнять упоры лежа, махи руками и наклоны, бегали отделениями по кругу, крепко отпечатывая каждый четвертый шаг, и после дыхательных упражнений из кажущейся сумятицы и хаоса вдруг вновь возникало четкое короткое построение.

Каждое отделение имело свое собственное место, и несмотря на то что некоторым приходилось маршировать до него сто — сто пятьдесят шагов от входа, они и с закрытыми глазами сумели бы занять свое место. Но все же этот необычайно плотный туман повергал в смятение. И тревогу.

Когда я впервые погрузился во мглу, мне стало боязно. Меня охватило странное, пугающее, неприятное чувство. Я видел непосредственно лишь двух своих соседей, да и то лишь их размытые контуры, а за ними абсолютно ничего. В поле зрения командиров отделений был всего один, стоящий напротив курсант, остальных своих подчиненных они не видели и с затаенной нервозностью лишь выкрикивали в непроницаемую серую кашу:

— Руки на пояс!

— Раз!

— Раз-два! Встать! Ноги врозь… Начали! Вверх! Два! Руки! Четыре! — Команды рассекали воздух, неслись с разных сторон, смешивались, перебивали друг друга, и было просто невозможно понять: кто, что и кому приказывает.

Боязливо и нерешительно поднимая и опуская руки, я вдруг заметил, что мой сосед справа стоит, безмятежно сунув руки в карманы, и в мыслях не имея выполнять какие-либо приказания. Будто и не слышит ничего. Постепенно моя боязнь прошла, и я последовал его примеру.

Сачковали все, один лишь Габор Медве, стоявший слева от меня, с нелепым прилежанием выполнял упражнения. Будто и не замечал, что даже я никаких команд не выполняю. Когда мы шли обратно, в коридоре около столовой я дал ему пинка. Благо, левый фланг шел впереди.

Медве неожиданно остановился, и я едва не налетел на него. А Богнар уже дважды давал команду «кругом» и гонял нас туда и обратно по вестибюлю. В ожидании завтрака я уже потерял терпение. «Полурота!» — скомандовал Богнар, и тут Медве вдруг остановился, и я чуть было не столкнулся с ним; но он поспешно сделал еще два шага, и только тогда Богнар закончил свою команду: «Стой!»

Медве и меня сбил с ноги, и в раздражении, опасаясь, что унтер снова нас завернет, я пнул Медве коленкой в зад. Здесь это было общепринято и вполне обычно, тем не менее я почти сразу раскаялся в этом. Правда, я был очень зол и взвинчен. Но человека, если не считать Элемера Орбана, я пнул впервые.