Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Фото Виктора Ускова

«Пока хватает сил смеяться над бедой, беспечны мы, как в праздник эскимосы», – пел Юрий Визбор. Он работал с Люсей, часто приходил к нам домой, на дачу приезжал, от него узнали мы с Юриком первые «три гитарных аккорда». Юрик стал осваивать новые горизонты («еще три», – он шутил), а я так до сих пор и насвистываю любую песенку под этот бесхитростный аккомпанемент. Визбору я обязана прозвищем Курица, и первая спетая мной песня – его: «Я кровать твою воблой обвешаю…»

Юрий Визбор, Юлий Ким, Юрий Коваль – в зоне механического рассудка вы так ярко и счастливо исповедовали вольный лицейский дух.

У них много общего – у Визбора и у Коваля. Куда больше, чем имя – Юрий Иосифович. Умение рассмешить людей – необыкновенное качество, дар судьбы. Такое впечатление, что когда появлялся Визбор, все или пели, или хохотали.

Просто жизнь моя – манеж,
Подарите мне любовь, подарите…

На вечере памяти Визбора переполненный зал ВТО – кто был там, не даст соврать – то и дело взрывался смехом. И сам Визбор улыбался СВОЕЙ УЛЫБКОЙ с большой черно-белой фотографии.

Как ни крути – о смерти – любимый мой рассказ Коваля «Вода с закрытыми глазами». Он глубок, как колодец, такой огромный, что деревня Ковылкино в нем песчинка.

И он – смешной!

Такова их школа, а мы в ней ученики.

В лучах чужой славы

У Ираклия Андроникова есть рассказ «Воспоминание о Блоке». Ираклию было четыре года, в Петербурге его привели к тетушке, там сидел Блок. Он спросил Ираклия:

– Ты уже гулял или собираешься гулять?

Тот ответил:

– Я уже нагулялся.

Это наложило отпечаток на всю его жизнь – что он был знаком с Александром Блоком. Ведь это не Блок из книжки, а гораздо больше!

– Вот так и у меня, – говорила Люся. – Наровчатов, Паустовский, Катаев, Окуджава, Вероника Тушнова, Коненков и… кто там еще?

Вообще на радиостанции «Юность» считалось высшим пилотажем залучить в редакцию звезду, чье имя у всех на устах. Было даже негласное состязание – кто приведет самого знаменитого артиста или писателя. За это корреспондент мог получить свободное посещение службы или передышку на недельку-другую. Один молодой журналист объявил, что приведет Михаила Зощенко. Народ безмолвствовал: все знали, что писатель Зощенко уже несколько лет как в мире ином. А главный редактор, не дрогнув, ответил:

– Валяй.

Все стали ждать явления Зощенко. Через неделю молодой корреспондент понял, что попал в переплет. Он взял больничный. Согласился поехать на уборку свеклы в подшефный колхоз. Записался на учебу в университет марксизма-ленинизма. Все напрасно.

– Что у нас с Зощенко? – строго спрашивал главный редактор.

Тучи сгущались.

Когда настал час икс, журналист торжественно вошел в кабинет главного редактора и представил Михаила Зощенко. Им оказался скромный юноша, слесарь-слаботочник из ближайшего Подмосковья, отец-одиночка, ударник коммунистического труда.

Люся была виртуозом добывания звезд. Она хватала их прямо с неба. И потом обязательно – записывала ли она своих героев на радио или снимала о них документальные фильмы – приносила домой пластинки или книги с их автографами.

«Людмиле Москвиной – настойчивой и милой» – написал ей Константин Паустовский на только что вышедшем первом томе своего первого собрания сочинений. Она приехала к нему зимой, в Тарусу, как снег на голову, со звукорежиссером и целой машиной аппаратуры. Константин Георгиевич упирался, всячески пытался отвертеться, но Люся его уговорила.