Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Даже один астроном, открыв малую планету, не удержался и назвал ее Швамбранией. Что же говорить о коренных жителях Покровска (ныне Энгельса), небольшого городка на другой стороне Волги от Саратова, силой воображения Кассиля превращенного в Швамбранию? О, там есть особые знатоки достопримечательностей материка Большого Зуба, готовые провести желающих по самым укромным его закоулкам.

Видимо, и для меня свидание с Кассилем, как для четырехлетнего Андроникова в Петербурге с Блоком, не прошло бесследно. Теперь мне, наверное, столько же лет, сколько было Льву Абрамовичу, шагнувшему из окна издательства «Советский писатель» на мою крышу. Я тоже знаменитый детский писатель. Меня торжественно приглашают в Энгельс на открытие памятника Кассилю. Я почетный гость. Меня встречают на вокзале с машиной, везут в музей, где готовится мое выступление.

В стеклянной витрине выставлены мои книги, рисунки детей по мотивам моих сказок и рассказов. А посередине – парадный портрет …какой-то блондинки спортивного вида в топике, лет двадцати пяти, довольно симпатичной – веселая, голубоглазая, улыбающаяся. Не я. Но есть что-то общее. И подпись: «Марина Москвина».

Конечно, вида не показываю, пускай.

Два часа выступала на фоне портрета, ни взрослые, ни дети ничего не заподозрили. Я подумала: надо мне эту фотографию у них попросить и поместить в своей новой книге на четвертую сторонку переплета.

Про музей Кассиля рассказывала на «Эхе Москвы». О моем восхищении людьми, которые не позволили снести покосившийся, вросший в землю двухэтажный кирпичный дом отца Лели и Оси, известного в городе врача-гинеколога. Сохранили его кабинет, стол, старинные книги на столе, инструменты в медицинском шкафчике. Долго думали – поставить в кабинете гинекологическое кресло или не надо? Для достоверности надо бы. А с другой стороны, в музей приходят толпы детей. Что они подумают?

Так до сих пор и не решили, ставить кресло или не ставить. Просто ширму раздвинули, а за ширмой тайна.

Много было звонков от благодарных радиослушателей.

Все и повсюду любят Кассиля, открывателя трех государств, которых не существует на карте мира: Швамбрании, Синегории и Джунгахоры. Вспоминают о нем его же добрыми словами:

Он открывал детям страны,
Которых на свете нет,
Уча любить ту землю,
Что была ему дороже всего на свете.

Один отчаянный поэт-лианозовец, Генрих Сапгир, однажды явился к нему в день рождения на дачу, где коллеги как раз собрались чествовать всеобщего любимца, председателя секции детско-юношеской литературы (и члена секретариата СП), и бросил, как перчатку, в приступе безумной дерзости:

– Лев Абрамович, вы говно!

Конечно, Кассиль этого не заслужил. Да, он был крупным функционером в Союзе писателей, блистательным, успешным, а Генрих – нонконформист, как сказали бы сейчас, его печатали со скрипом. После той выходки вообще стали считать диссидентом и с некоторой опаской поглядывали на его детские стихи.

А стихи у Сапгира – чудесные. «Погода была ужасная, принцесса была прекрасная», – пели наши друзья-музыканты из «Последнего шанса». Но книг его долго не было.

Тогда у Генриха, наверное, и родилась идея – сонет на рубашке. Если не печатают издательства, то взять и самому размножить несколько копий на пишущей машинке, как делал его друг Игорь Холин, или фломастером крупными буквами начертать сонет на белой рубашке – выходишь в такой рубашке на улицу, и прохожие читают твои стихи. А ты идешь с гордо поднятой головой в толпе, поэт без единой книжки, но зато со стихами на рубашке.

Конечно, в таком виде не попадешь в Союз писателей. Вот и высказал Генрих прямолинейно, но искренне, что было на душе. Может, они с Игорем Холиным тоже согласились бы поехать бесплатно в Англию или Испанию поболеть за наших спортсменов, но кто их, маргиналов, пустит? Только в Московскую область, по линии общества пропаганды, выступать в школах или интернатах.

Как-то Сапгир и Холин отправились на заработки – читать стихи в школу города Гжель. Им пообещали заплатить по двадцать рублей за выступление. В этот момент оба были на нулях, и предложение показалось им заманчивым. Рано утром они встретились на вокзале, долго ехали, выступили в школе, дети были в восторге. После концерта завуч пригласила поэтов к себе в кабинет и сказала:

– Огромное вам спасибо за ваши прекрасные стихи. Для ребят это настоящий праздник. Только с деньгами у нас сейчас перебои, поэтому примите от нас в подарок…

И протянула им две авоськи расписной посуды и статуэток.

Вот тут Генрих снова проявил свою неукротимую натуру анархиста – на станции перед электричкой раскокошил об асфальт весь «гонорар» на мелкие голубые кусочки. То же самое сделал и Холин.