Учитель

– Амелия Мюлленберг, вы лишаетесь на неделю права задавать вопросы и обращаться ко мне за помощью. Все это время я не стану ни разговаривать с вами, ни помогать вам.

Эти слова прозвучали так убедительно – нет, яростно! – что в общем зале стало значительно тише, но сколько продлилась тишина, я так и не узнал: от зала мой класс отделяли две двери.

На следующий день, явившись на урок в первый класс, я застал директрису на ее обычном месте, между двумя возвышениями. Перед ней стояла мадемуазель Анри и, как мне показалось, нехотя выслушивала начальницу, которая не переставала вязать. В большой классной комнате было так шумно, что можно было беседовать, не опасаясь посторонних ушей, потому мадемуазель Ретер без стеснения объяснялась с наставницей. Последняя слегка краснела и сохраняла тревожное выражение лица, вдобавок она, похоже, досадовала – неизвестно почему, так как директриса была невозмутима, и потом, невозможно упрекать подчиненных так сдержанно и тихо; нет, скорее я стал свидетелем дружеской беседы, что подтвердили последние долетевшие до меня слова директрисы: «C’est assez, ma bonne amie; à present je ne veux pas vous retenir davantage[73].

Мадемуазель Анри молча отвернулась, недовольство проступило на ее лице, а улыбка, изогнувшая ее губы, краткая и легкая, была горькой, полной сомнений и, как мне показалось, пренебрежительной; эта почти незаметная, непроизвольная улыбка не продлилась и секунды, но тут я велел классу достать хрестоматии, и подавленное выражение лица мадемуазель сменилось на внимательное и заинтересованное.

К тому времени я успел возненавидеть уроки чтения: невыносимо слушать, как коверкают мой родной язык, никакими примерами или пояснениями мне не удавалось хоть немного смягчить чудовищный акцент моих учениц. В тот день, как обычно, ученицы пришепетывали, заикались, мямлили и лепетали каждая на свой лад; вытерпев эти мучения от пятнадцати, я обреченно ждал, когда меня начнет терзать шестнадцатая, как вдруг услышал звучный, хоть и негромкий голос, который прочел на чистом, правильном английском:

– «По дороге в Перт король повстречал женщину из Нагорья, которая назвалась прорицательницей. Встав возле лодки, на которой король намеревался переправиться на северный берег, она крикнула что было мочи: «Господин мой король, если вы поплывете этой водой, то уже никогда не вернетесь сюда живым!» (Из «Истории Шотландии»[74].)

В изумлении я вскинул голову: это был голос Альбиона, его чистый, мелодичный выговор, ему недоставало лишь твердости и уверенности, чтобы принадлежать любой благовоспитанной леди из Эссекса или Миддлсекса, между тем чтицей была не кто иная, как мадемуазель Анри, – судя по серьезному, сосредоточенному лицу, не понимавшая, что совершила чуть ли не подвиг. Не удивился никто, кроме меня. Мадемуазель Ретер прилежно вязала, но я заметил, что она, дослушав абзац до конца, удостоила меня взглядом искоса: оценить, насколько хорошо читает наставница, она не могла, но заметила, что ее выговор отличается от произношения остальных учениц, и хотела понять, какого я о нем мнения; я же как ни в чем не бывало велел продолжать следующей подопечной.

В суматохе после окончания урока я подошел к мадемуазель Анри; она стояла у окна и попятилась, заметив мое приближение, – вероятно, решила, что я тоже хочу выглянуть наружу, словно и представить не могла, что я заговорю с ней. Я забрал у нее тетрадь и, листая ее, спросил:

– Прежде вы уже учились английскому?

– Нет, сэр.

– Нет? Но вы хорошо читаете на нем. Вы бывали в Англии?

– О нет! – с жаром воскликнула она.

– Среди ваших знакомых есть английские семьи?

Она вновь ответила отрицательно, а я, задержав взгляд на обложке тетради, прочел: «Френсис Эванс Анри».

– Это ваше имя?

– Да, сэр.

Продолжить расспросы не удалось: послышался легкий шорох, и у меня за спиной возникла директриса, старательно делавшая вид, будто осматривает парты.

– Мадемуазель, – обратилась она к наставнице, – сделайте одолжение, побудьте в коридоре, пока не оденутся юные леди, и попытайтесь поддерживать хоть какое-то подобие порядка.

Мадемуазель Анри подчинилась.

– Дивная погода! – жизнерадостно заметила директриса, выглядывая в окно. Я согласился с ней и уже отходил, но она продолжала, следуя за мной: – Как вам новая ученица? Она способна к изучению английского?

– Право, не могу судить. Выговор у нее замечательный, а составить мнение о том, насколько хорошо она знает язык, мне пока не представилось случая.

– А ее природные способности, месье? На этот счет я опасаюсь; не могли бы вы успокоить меня, сказать, что они не ниже средних?

– Не вижу причин сомневаться в них, мадемуазель, но я, в сущности, едва знаком с мадемуазель Анри и не успел понять, насколько она способна к обучению. Приятного вам дня.

Но она по-прежнему шла за мной.