Учитель драмы

— Он пытался утопить тебя. Я должен был помочь. Я мог бы взять лодку. Или позвонить в полицию.

— Ты давно уже хотел поговорить об этом, верно? Поэтому ты кидаешь разные вещи в раковину? Я думала, это Кэт.

— Нет, — сказал он. А потом добавил, уже менее уверенно: — Я делал это не потому, что хотел поговорить. Это мой секрет. Просто это помогает мне почувствовать себя лучше. Ты не поймешь.

На секунду я вспомнила, как я себя чувствовала, когда встречала фантастически удачный объект или натыкалась на полезного персонажа.

— Твое сердце бьется быстрее, верно?

Он кивнул.

— И тебе страшно и в то же время радостно?

Он медленно открыл и закрыл глаза.

— А спустя некоторое время после этого ты не чувствуешь ничего. В хорошем смысле. Тебе кажется, что ты очень далеко от всего, что может тебя ранить или напугать.

По его щеке покатилась слеза.

— Ох, мой милый мальчик, иди ко мне. Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Правда.

Неделя перед представлением была самой счастливой в моей жизни. Я чувствовала невероятную легкость, будто наконец стала собой.

В течение дня я наблюдала, как мои ученики в ботинках на каблуках и остроконечных шляпах заучивают свои реплики. А ночью я сворачивалась рядом с Фрэнсисом на огромной гостиничной кровати, чувствуя себя измотанной, но полезной.

У меня ком вставал в горле каждый раз, когда я видела, что у ребенка, которого я учу, что-то получается. Это была такая радость — наблюдать, как они искренне погружаются в воображаемую реальность пьесы.

А теперь еще раз, с чувством. Это, черт возьми, было настоящее вдохновение: они выходили на сцену с четким планом действий, но всегда радовались неожиданностям. Мне оставалось только надеяться, что, когда придет время общаться с Озом, Рэнди, Виком или сыщиками из «Бахрама», я буду такой же жесткой, но ловкой, и смогу так же четко различать свои намерения и свои ощущения. В конце концов я осознала, что в этом и была суть драмы: в хаосе. А отыгрывая ее, мы расставляли все по местам и называли вещи своими именами. Ужас к ужасу. Радость к радости. Когда я раздавала режиссерские указания и расставляла звук и свет, мне постоянно приходилось напоминать себе, что для меня все это — вовсе не возвращение в тихую гавань. Что таким образом я готовлюсь разрушить свою жизнь.

Я постоянно поддерживала контакт с Симой и Гвен по электронной почте. Помимо перекидывания файлов с доказательствами на компьютер, который мне дал Оз, Сима занималась еще и первоначальными наработками для их с моим отцом технического блога. Она отправляла ему макеты с моего почтового ящика в виде приложений, так что он наверняка напрямую перекидывал их папе, вместе с дискредитирующими документами, спрятанными внутри. Пока она занималась всем этим, Гвен воскрешала из мертвых компьютер Мелани, восстанавливая файлы моей покойной подруги (кроме писем от Эллиота). Параллельно она писала новые письма, которые должны были указывать на романтическую связь между Мелани и Озом.

Я всегда держала ноутбук открытым, и, когда у меня выдавался перерыв в занятиях, мы обсуждали все подробности в чате электронной почты.

Гвен: Как Мелани и Оз встретились?

Марианна: Напиши имейл от Трейси Бьюллер, в котором она представляет Оза как своего коллегу из архитектурной фирмы.

Гвен: Можно просто копировать и вставить то, что было в другом письме?

Марианна: Большую часть. Замени все упоминания о судебном процессе болтовней про пристройку.

Гвен: Они с Эллиотом много разговаривали о ее ребенке. Мне вырезать эти куски?

Марианна: Правда?

Пока иконка из изогнутых линий показывала мне, что «Гвен печатает», я пыталась как-то переварить саму идею того, что Мел болтала о материнстве, периодически получая при этом фотографии члена Эллиота.

Гвен: Ага. Ее дочь была постоянной темой для разговора. «Как Габи держится?» И: «Не переживай, мы разберемся с этой злой и страшной школой. Они не могут сотворить такое с нашей девочкой и остаться безнаказанными».

Марианна: Мерзко.

Гвен: Да уж. Довольно противно.

Гвен: Ладно. Что дальше?