Учитель драмы

Я кивнула и отправилась в туалет, чтобы переодеться в свою неудобную и при этом удивительно порнографическую форму. Она застегивалась на молнию, которая шла от горла и до подола, так что бегунок болтался между колен. Только когда я ехала в лифте на верхний этаж, я осознала, что наконец-то оказалась на страницах «Элоизы».

Не то чтобы мне нравилось убираться в гостиничных номерах. Но сама идеология процесса многому меня научила.

— Все дело в иллюзии чистоты, — говорила мне, поедая шоколад с подушки, Рейна — горничная-наставница, которая чрезвычайно любила ругательства.

В первую смену я увидела, что Рейна протирает стаканы для воды той же губкой, что и ванную. От нее я узнала, что одеяла не стирают «черт возьми, никогда», кроме тех случаев, когда на них «чертова кровь». Еще она сказала, что, несмотря на мою прыгучесть, после сорока постелей и оттирания всяческих органических выделений на жуткой скорости моя спина обязательно даст о себе знать.

Зарплата была маленькая, но регулярная. Каждую неделю я получала чек на сто фунтов и относила его в страшненький чековый центр, где клерк, сделав вид, что очень тщательно изучает мой паспорт, обменивал его на наличные за плату в двадцать фунтов. А потом я возвращалась в квартиру и прятала оставшиеся деньги между страниц «Элоизы». Когда в ней перестало хватать места, я стала использовать книги Джеки Коллинз, из которых черпала эротические рассказы для Симы. Отец был слишком большим снобом, чтобы прикасаться к подобной литературе, а его тогдашняя подружка, сиделка по имени Шардоне, почти не умела читать.

К слову, о моем отце, наши отношения изменились после моего выхода на работу. Когда я каждый вечер возвращалась домой в своей форме горничной, он одаривал меня одним из тех неодобрительных взглядов, которые другие отцы обычно приберегают для засосов и колец в носу. Я до сих пор не понимаю, не устраивала ли его конкретно работа горничной или идея законного заработка в принципе.

— Сколько ты сегодня получила чаевых? — спросил он как-то раз с пьяной ухмылкой.

Я сидела на кухне, уплетала недоеденный сэндвич из одного из номеров и читала украденную из магазина книгу про то, как готовиться к собеседованию в университет. Любимейшим «полезным советом» автора было: «Будь собой». «Отлично, — думала я. — Если бы только была такая возможность».

— Не было чаевых, — просто ответила я. — Это не совсем обслуживающая позиция. Гости отеля обычно не встречаются с нами и никак не взаимодействуют.

Единственными моими «чаевыми» были лужи блевотины, которые пьяные гости оставляли на ковре. У меня была одна замечательная смена, в которую я обнаружила, что жильца стошнило в ведерко для льда; при этом он выкрутил кондиционер до 27 °C, и жара в комнате буквально «запекла» эту вонючую массу.

Я постоянно наблюдала социальное неравенство, и меня не могла не зачаровывать обеспеченность клиентов — казалось, деньги у них не кончались. Был конец марта, и мне начали приходить письма из университетов. Меня приняли в Сейнт-Эндрюс и Эдинбург, но наличных катастрофически не хватало даже на первый год.

Так что я начала работать упорнее и быстрее, натирая ванные с удвоенной скоростью, чтобы скоротать себе пять лишних минут и поискать какие-нибудь ценности. Я находила маленькие предметы роскоши. Пробники французских духов. Пару замшевых бежевых туфель, лежащих, словно очаровательные близнецы, под пергаментной бумагой коробки от Джимми Чу. Однажды я нашла записную книжку агента и переписала оттуда номер Джона Клиза[65] — просто ради чистого удовольствия понимать, что я могу позвонить ему, если осмелюсь. Но во время этих моих обысков я ни разу не находила ничего, что можно было бы перепродать за приличную сумму.

Как-то в апреле я прибиралась в комнате гостя, где все было в общем как обычно. Буклеты художественных выставок, мокнущие под стаканами воды на ночных столиках. Чемодан, будто кричащий об одиночестве владельца — твидовые пиджаки, клетчатые тапочки, практичное нижнее белье и блокнот, полный плохих портретов. Каково же было мое удивление, когда я, отодвинув в сторону дорогущую расческу, обнаружила тисненое приглашение от Ее Величества.

Я подняла за краешек плотную карточку цвета слоновой кости и пораженно смотрела на сообщение о формате мероприятия (обед) и желаемую форму одежды (дневное платье или легкий костюм). Имя адресата было — Альбина Пенн-Кокс.

Хотела бы я сказать, что была равнодушна ко всему этому, что была не из тех, кто все свободное время с упоением изучает жизнь аристократии. Но на самом деле я с удовольствием проглатывала эти статьи про личных перчаточников королевы и про возможное существование «пукательного этикета». Перечитывая каждую заметку десятки раз, я мысленно вырисовывала в подробностях все текстуры и формы. Как будто бы благодаря этому ужасная мысль: «Моя жизнь была бы лучше, если бы у меня была мама» заменилась более приемлемой, унаследованной от отца: «Моя жизнь была бы лучше, если бы у меня были деньги».