Учитель драмы

— Что это? — спросила Рейна, подняв голову, чтобы проверить, как у меня дела.

— Это упало с кровати, когда я меняла простыни.

— Напыщенная дура, — сказала она, читая через мое плечо.

— Она здесь часто останавливается?

— Кто, королева?

— Альбина Пенн-Кокс. — Не увидев в ее комнате никаких признаков мужского присутствия, я подумала, что она могла бы стать отличной мишенью — гораздо более выгодной, чем Шардоне («Чарли», как называл ее папа), с которой мы начали жить после папиного расставания с одной пиарщицей из-за подозрительных транзакций по кредитной карте.

— О да, почти всегда, когда она не в Клашердоне.

— Клашердон? — Мои познания в области элитного общества оказались не такими энциклопедическими, как я думала.

— Ее поместье в Шотландии. Ну, или ее мужа, до того, как он помер в болотах. Сердечный приступ во время охоты на фазанов.

— А где именно в Шотландии?

В моем мозгу промелькнула безумная мысль. Может быть — просто может быть — если я смогу свести Альбину с папой, то избавлюсь от расходов на аренду, заняв комнату в ее шикарном особняке. Вместо того чтобы четыре года подряд есть лапшу быстрого приготовления, я могла бы приходить на обед, поданный в фарфоровых тарелках. А самую дешевую квартиру могли бы сменить дизайнерские ковры из натуральной шерсти, картины маслом и живописные сады со скульптурами.

— Не знаю. На юге. Разве не все поместья в Шотландии на юге?

— А сколько Альбине лет, как ты думаешь?

Взгляд Рейны сообщил мне, что лучше бы мне заткнуться и начать вытряхивать мусор из корзин.

— Ты ее видела. Барышня без ресниц. Пьет чай в ресторане каждый день.

Я нахмурилась и покачала головой.

Рейна начала выходить из себя — такое случалось однажды, когда я начала собирать для стирки белье, которое выглядело свежим.

— Да знаешь ты ее. Все время в платке. Не уверена, что она умеет причесываться.

Я была совершенно уверена, что не встречала Альбину Пенн-Кокс.

И прямо во время следующей смены я увидела, как она идет по коридору: щуплая женщина с плоской задницей, казавшаяся слегка безумной в бесформенном шерстяном пальто, похожем на домашний халат. Рейна была права насчет ее волос: из-под платка с китайским орнаментом, обрамлявшего ее лицо, светлые кудри с проседью выбивались в каком-то застывшем хаосе. Увидев ее воочию, я испугалась, не была ли она слишком стара для отца. Но Джеки Коллинз убедила меня, что в сексе женщины бывают вдвое более долгоиграющими, чем мужчины.

Она приближалась все ближе и ближе, шаркая ногами и гордо приподняв подбородок.

По правилам, я должна была пожелать ей доброго утра, как и любому другому гостю, но у меня были другие планы. Так что я завернула за угол и спряталась за своей тележкой, делая вид, что перебираю на нижней полке бутылочки шампуня, которые отец так упорно убеждал меня красть и продавать на Кэмден Хай Стрит: «Чертовы студенты с Кэмден-Хай-стрит. Не мешало бы им помыться».

— Взять тебе пинту, пап? — спросила я, вернувшись тем вечером с работы домой.

Он сидел в гостиной квартиры в цокольном этаже, которую мы делили с Чарли. «Он был влюблен в нее», потому что благодаря ее 64-часовой рабочей неделе свободного времени у него было предостаточно для распития вина, поедания домашней еды и испытывания себя на прочность с более выгодными пассиями.

— Конечно, — сказал он, настолько по-американски, насколько можно.

* * *

Я уже не помню название паба, в который тогда ходил папа. «Стаб Инн». Или «Фокс энд Хаунд». Но я хорошо помню пронзительную мрачность этого места — темные панели на стенах, занавешенные окна и дезориентирующие двери-обманки.

Внутри было невозможно понять, пасмурно на улице или солнечно, день там или ночь. Это не то место, где можно поболтать после работы или даже задуматься о том, чтобы пойти в туалет. Мужчины там были грязные и грубые — они могли измордовать любого, кто был в цветах другой футбольной команды. Женская же клиентура была по преимуществу с сиськами наружу, целлюлитом и намертво зафиксированными 48-часовым лаком волосами.

Я ждала, пока папа здоровался с приятелями.

— Так чему же я обязан такой честью? — спросил он, когда мы пробрались к свободному столу.

— Получила чаевые, — солгала я, слегка покашливая от тяжелого запаха жареных сосисок, сигарет и недопитого виски. — Так что я решила купить тебе выпить и вот это…

Я протянула ему книгу Джона Сингера Сарджента.

Он взял книгу и начал перелистывать портреты.

— Спасибо. — Он кинул на меня недоверчивой взгляд.

— У нас в отеле есть гостья, — сказала я. — Вдова. Может быть, не тот тип, кто ухаживает за волосами или даже чистит уши, но у нее есть титул и, насколько я поняла, куча деньжищ. Ей нравится Сарджент.

— Откуда ты знаешь?

— Она ходила на выставку в Национальную галерею на этой неделе. Я видела буклет в ее комнате.

— Но откуда ты знаешь, что ей понравилось?

— Она тоже художница. Я нашла ее блокнот, и там полно подобного дерьма. Французские традиционалисты девятнадцатого века и вот это, — я постучала пальцем по обложке книги. — Я подумала, ты можешь прочитать и тоже стать фанатом.