Учитель драмы

Первый секс с новым объектом — это худший секс из возможных, потому что ты никоим образом не можешь сразу определить и удовлетворить эмоциональные потребности партнера. В зависимости от человека «секс» может быть обозначением огромной массы вещей: обязательство, побег, сила, подчинение. Мужчина, который на первый взгляд хочет только «присунуть», способен на нежную, деликатную любовь под порно-музыку, звучащую у него в голове. Возможно, что мужчина, который воспринимает тебя просто как ходячую дырку, будет фантазировать о том, что вы в браке; он может отвернуться и попросить тебя встретиться с его матерью до того, как его мужская секреция высохнет у тебя между ног. Так же верно и обратное. В отличие от соблазнения женщин, в котором я преуспела, с мужчинами секс вовсе не был прямым обменом сигналами и ответами на них.

По крайней мере, спальня Фрэнсиса оказалась аккуратной и удобной. Стены были украшены фотографиями с достопримечательностями Нью-Йорка: Крайслер-билдинг, Гранд Централ в солнечных лучах и все такое прочее — короче, то, что вешают милые, незадачливые люди, когда очень стараются. Подоконник был забит книгами, а цвет одеяла громко заявлял об одиночестве — не совсем синий, не совсем серый. Кондиционер шумно дул и плевался, и, как и в каждой нью-йоркской квартире, температура здесь никак не соотносилась со временем года.

Я с самого начала выбрала роль хищницы: впивалась в него, прижималась лобком к его бедру, притворяясь возбужденной и полагая, что именно этого он хотел — скромный тихоня, который первым коснулся меня за последние пять лет. Усилием воли мне удалось добиться румянца на щеках. Я старалась думать, как хорошо Джио впишется в «Бульвар», и представить умных и влиятельных друзей, которых он заведет, когда Фрэнсис его пристроит.

Сев на него сверху, я изогнула спину и начала двигать бедрами в такт трещащему кондиционеру. В приглушенном свете выражение его лица считать не получалось — оно просто не поддавалось интерпретации. Опустившись на колени, я взяла в рот. Ненадолго — всего на несколько секунд, пока Фрэнсис не остановил меня, притягивая к себе.

— Я хочу, чтобы ты была ближе, — сказал он. — Хорошо?

Он выключил свет, и мы обнялись в душной темноте. Поглаживая меня по волосам, он произнес:

— Дай мне выучить тебя.

Фрэнсис опустился к моей талии, и тело налилось в предвкушении, хотя в голове были только амбиции и стратегии. Я не хотела получать — я хотела давать, чтобы достичь цели.

Тело пробил озноб от его дыхания, когда он наконец коснулся меня губами. Я еще пыталась сконцентрироваться, пока язык приближался к самой важной точке. Издавала нужные звуки. Игнорировала нежность. Нельзя было допускать, чтобы это превратилось в сексуальное забвение или духовную связь. Резко — настолько, что я вернулась в реальность — он поднял мои ноги, прижав к моей груди. Никогда бы не поверила, что в постели он будет таким развязным — этот парень с бейджем «Бульвара» и в галстуке с ласточками.

Попытки выстроить стратегию разбивались о мое учащенное дыхание. Фрэнсис был любопытен и наблюдателен: отмечал причины и следствия, и если следствия соответствовали его ожиданиям, возвращался к причинам. Мои ноги были раскинуты. Пресс болел так, будто я смеялась или корчилась от боли несколько часов. Я была уже не женщиной — аморфным телом, растекшимся и дрожащим по всей поверхности.

Поднявшись, он трахнул меня так, будто читал Теннисона: полностью погрузившись в процесс, словно я была волнующим и сложным литературным шедевром. Тревожило, что он был слишком внимателен и видел меня сквозь пелену собственного удовольствия. Лучше бы он убрал руки от моего лица и перестал смотреть в глаза так глубоко. Такая близость могла подсказать ему, что я представляю из себя на самом деле.

Он сжал мою грудь — а казалось, что сердце. С каждым поцелуем я получала кислород. Это было просто какое-то насилие. Я не соглашалась ни на что, похожее на настоящую любовь. Но я продолжала цепляться за простыни, подчиняясь чувственному давлению под его рваный шепот: «М-м-м, детка, о боже». Все зашло слишком далеко. Я обвила его ногами в желании обладать каждой частицей. Того, за чем я пришла, было недостаточно. Наслаждение ужасало. И это противоречие достигло высшей точки — удовольствие превратилось в боль, а мое липкое дрожащее тело предало меня. От оргазма глаза наполнились слезами. А через минуту я лежала в лужице собственной хрупкости с ощущением, что во мне что-то сломалось. Остыл пот на теле, и я почувствовала себя абсолютно разоблаченной.

Глава восемнадцать

Мы с Озом провели ночь моего даршана в гостевом доме, который он порекомендовал, — точнее, в отделанной плиткой комнате с окнами на патио в шприцах и обезьяньих испражнениях.