Учитель драмы

Отец учил меня разговаривать с каждой женщиной так, будто я влюблена в нее, а с каждым мужчиной — будто мне скучно. Было такое ощущение, что Лили получила тот же совет, только вывернутый наоборот. Я подумала, не была ли и она чуть-чуть самозванкой. Преобразившаяся сирена — определила я. Соскучилась по охотничьему азарту. Она заарканила своего миллиардера и с тех пор не чувствовала реальной силы.

Она посмотрела в сторону двери, где расхаживала женщина в кожаных штанах и с небрежным хвостом — актриса с очень громким именем. Постмодернистская Софи Лорен. Ее имя вертелось у меня на языке. В последнее время оно чаще мелькало на желтых страницах, чем в титрах.

Всегда чувствуется, когда окружающим хочется глазеть на кого-то, но делать этого нельзя. Богатенькие мамаши ничего не могли с собой поделать, они слишком старались не смотреть в сторону знаменитости.

Ее имя всплыло в моей голове, как надувшийся цирковой шатер: Энсли Дойл. Или, скорее: ЭНСЛИ ДОЙЛ. Кажущийся равнодушным прием возымел обратный эффект — она как будто высвечивалась на общем фоне. Застыла, словно под прицелом, испуганная и сияющая, вглядываясь в лица за столами и теребя свой гигантский кашемировый шарф. Она быстро уселась за один из столов, где две француженки жаловались друг другу на ограниченный выбор квартир в Нью-Йорке и дискриминацию иностранцев в домашних кооперативах.

Вспомнив про меня, Лили слегка обескуражила меня обычным вопросом городского жителя:

— Так чем вы занимаетесь, Марианна?

— Я была учителем. До того, как завела детей.

— Марианна — высококвалифицированная преподавательница драматического искусства, — сказал Фрэнсис. — Она вела занятия в нескольких самых престижных британских подготовительных школах.

Я улыбнулась. Я была высококвалифицированной создательницей сложных сайтов. Стала по-настоящему стараться после Мелани, тратила на них много времени. Я даже прибегла к помощи Симы. Свое последнее детище я оснастила динамичным контентом и обширной базой данных.

Краеугольным камнем резюме, которое я показывала Фрэнсису, были веб-сайты двух «британских частных школ», где я «преподавала» актерское мастерство как «американский экспат». Каждый из них был забит текстами о «превосходном всестороннем образовании» и фотографиями рыжих учеников в блейзерах с гербами. На обоих были размещены настоящие адреса электронной почты, которые я проверила сама (приходилось как минимум раз в неделю отказывать в зачислении перспективным студентам) и моя фотография эпохи Гилдхолла в разделе с сотрудниками. Я изменила цвет своих волос на черный, для верности.

— Вы уже встречались с Брентом Эснадом? — спросила Лили.

— Наш преподаватель актерского мастерства в младших классах, — сказал Фрэнсис.

— Нет, но я слышала много хорошего.

Лили выскользнула из своего пушистого пальто.

— О, Брент лучший.

Это была пустая болтовня. Все ее внимание было занято изучением помещения с надеждой на то, что она сможет сохранить бесстрастное выражение, когда встретится глазами с Энсли Дойл.

Присутствие Энсли, которое само по себе ничего не значило, ускорило все процессы. Ключевые игроки начали судорожно переключать слайды презентаций. Все остальные склонились над своими телефонами, следуя виртуальному плану встречи. В их ушах сверкали розовые бриллианты, а руки были гладкими и накачанными.

Эта эксклюзивная компания как будто создавала вокруг себя особый климат. За окном — необычайно холодный сентябрь и люди низшего класса, укутанные в пальто и вечно недовольные ценами на хлеб и кофе.

А на встрече — обсуждение финансовых вопросов, которые давали понять, что у Совета на банковском счете достаточно средств, чтобы купить пентхаус в Манхэттене с окнами на юго-восток. Когда счет вместо тысяч пошел на миллионы, внутри меня что-то вспыхнуло — то ли азарт, то ли страх из-за слишком высоких ставок. Они говорили, что этого все еще недостаточно, планировали благотворительные аукционы и концерты по сбору средств, где выступили бы Джастин Тимберлейк и Фаррелл.

— Я знаю, что никто в этой комнате не любит обсуждать повышение платы за обучение, — сказала женщина посмеивающейся аудитории. — Но я также знаю, что у нас есть средства и мы любим нашу школу.

Слово «плата» заставило меня навострить уши. Тревога схватила за горло. По позвоночнику пошли мурашки.

Фрэнсис мог бы организовать для нас обучение со скидкой, но тогда ему бы урезали зарплату, и мы потеряли бы возможность и дальше жить в городе.

Фрэнсис «хотел бы» переехать ради нас — так он говорил. Он был бы «счастлив» перевезти нас всех в Тарритаун. Но я понимала, что в глубине души ему претит эта мысль. Он бы скучал по стремительному темпу и жесткой силе большого города, который очень любил. Фрэнсис вырос на Манхэттене, и его история писалась на каждом перекрестке. Если я буду отпускать его каждое утро на пригородный поезд до Нью-Йорка, я буду знать, что однажды отпущу его навсегда.