Учитель драмы

В квартире, как и на запруженной улице, личное пространство казалось большой привилегией. Джио и Кэт, должно быть, задыхались. Один надевал свою серую с черным форму «Бульвара» в спальне размером с платяной шкаф, пока другая сплевывала пасту на волосы в раковине, оставшиеся после утреннего бритья Фрэнсиса. Мы не могли позволить себе школьные обеды (двадцать пять долларов за одного), но на узкой кухоньке Фрэнсиса невозможно было упаковывать еду одновременно. Тостер нельзя было включать, пока работал фен — сразу же вылетали пробки.

Размер квартиры не был главной проблемой. Джио начал вести себя как подросток, постоянно балансируя между угрюмым молчанием и вежливым хамством. «Зашибись история, бро», — говорил он, если считал что-то скучным. «Бам!» — говорил он каждый раз, когда считал, что одолел меня в словесной дуэли.

— Ты не можешь указывать мне что делать! — заорал он на меня в то утро и заперся в туалете, когда я попросила его отложить свой планшет и одеваться в школу.

В глубине души я считала, что это здоровое и приемлемое поведение. Это было гораздо лучше, чем покорное смирение, с которым я прошла через свое отрочество, пряча ярость и обиду за семью печатями.

— Я не указывала тебе что делать, милый. Я попросила. Даже сказала «пожалуйста». Разве нет?

Кэт закивала в знак поддержки. Она ела клубнику из большого пластикового контейнера.

Может быть, у Джио просто играли гормоны. Это был очередной скачок в его взрослении, и, казалось, скоро он перерастет игрушечные пистолеты и сон с ночником.

Мне хотелось поддержать его в этот непростой период ранней юности, но он то запирался от меня в комнате с криками «Ты мне не босс!», то снова становился маленьким мальчиком и плакал у меня на коленях из-за того, что Кэт его обидела. Я не могла решить, вести ли себя с ним как с ребенком или как с юношей.

На кухне Кэт любовалась своим отражением в стальном ланчбоксе.

— А можно мне мани?

— Няню? Нет. Теперь мама заботится о тебе.

— Не няню. Ма-ма-мани. Мама Нормы водит ее на мани каждую неделю.

— Ни в коем случае. — Они уже были настоящими ньюйоркцами, но я все еще ассоциировала маникюрные салоны с «Довольными пальчиками». — Только короткие, ухоженные ногти с прозрачным лаковым слоем от Шанель.

— Лаковый слой… — произнес Фрэнсис задумчиво. — Странное выражение, правда? Никогда его раньше не слышал.

— Думаю, ты не каждый день обогащаешь свой терминологический аппарат в области косметических процедур, — сказала я, задумавшись, как они называют это в Америке. Лаковое покрытие?

— И то верно. — Он перекинул сумку через плечо и взял со стола термос с зеленым чаем. — Хочешь, я поговорю с Джио? Мне надо почистить зубы.

Меня убивало, что он ничего не говорил про Брента. Джио сказал мне, что мировой театральной ассамблеи не было, но Фрэнсис не обмолвился об этом ни словом. Может быть, он ждал, что Брента уволят.

— Я сама об этом позабочусь, — сказала я и прижалась лбом к двери. — Джио? Я могу войти?

Утвердительное ворчание звучало удивительно низко. Скоро его голос начнет ломаться и трещать, как раскаты грома.

— Спасибо, милый, но тебе надо отпереть дверь.

Дверь открылась, и за ней стоял вылитый Оз. Темные ресницы, обрамляющие умные глаза.

Я наклонилась, чтобы обнять его, но он даже не вынул руки из карманов. Бросив полотенце на мокрый край ванны, я предложила присесть.

— Тебе плохо. Я вижу. Проблема во Фрэнсисе?

Он отрицательно замотал головой.

— В твоей новой школе? Тебя там кто-нибудь задирает? — Я уже выложила за обучение семнадцать тысяч долларов, и мне было больно задавать этот вопрос: — Тебе совсем не нравится «Бульвар»?

Он издал неопределенный звук.

— Просто здесь все по-другому. Я хожу на занятия по японскому и даже не могу правильно сказать слово «да». Каждый раз, когда учитель произносит, это звучит как какое-то странное мычание. Как «М-м-м — мм».

— Японский сложный.

— По крайней мере, я могу сказать «привет». Ши де.

— Это китайский, — сказала я, чувствуя прилив паники.

Иногда мне становилось интересно, помнит ли Джио, как смотрел «Мэй Мэй». Если да, то в его памяти должны были остаться и другие фрагменты из жизни в доме Эшвортов. Когда у меня хватало смелости, я устраивала проверки: спрашивала про черничный джем, который мы когда-то готовили (подтекст: из черники Эшвортов), или говорила что-то в духе: «А помнишь, как у Кэт рука застряла в миксере?» (настоящий вопрос: «Помнишь дорогущую кухонную технику Эшвортов?») Но Джио либо отвечал отрицательно, либо делал вид, что это происходило в катскилльском доме. И я перестала его допрашивать, как только мы переехали к Фрэнсису.

В отчаянии Джио повесил голову, черная челка упала на глаза.

Я была так уверена, что он чувствует себя в «Бульваре» как дома — со всеми этими программами погружения в языковую среду и четырьмя кампусами в форме глобусов. Оказывается, я не заметила огромное слепое пятно.