— Я думала так же, — сказал я. — Но потом вспомнила, что большинство родителей не удосуживаются даже подписывать разрешения, которые подсовывают им прямо под нос. Каковы шансы, что они
— Ты права. Спасибо, что не позволяешь мне сходить с ума.
Я потянулась к нему и поцеловала. Но когда я отстранилась, в его очках отражался свет фар, и за их сиянием мне не удалось увидеть глаз.
— Не волнуйся насчет камер, — снова сказала я. — Ты хороший человек и отличный учитель. Разница только в том, что теперь еще больше людей это увидят.
Он положил подбородок мне на голову.
— Ты правда считаешь, что я хороший человек?
— Лучший. Что вообще заставляет тебя в этом сомневаться?
Обняв меня чуть крепче, он произнес:
— В последнее время я все меньше и меньше в этом уверен.
Мой первый урок был у пятого класса, где училась Габи, что не сильно помогало успокоиться. Мы работали с греческой трагедией. Курс был связан с их занятиями по социологии, где они изучали древние цивилизации вплоть до Римской империи. Не успели мы и десяти минут поговорить о том, почему греческая трагедия стала краеугольным камнем для драматического искусства, как я почувствовала давление камеры, висящей надо мной.
Я попыталась улыбнуться — это было старое лекарство от страха сцены, но оно не сработало. Я слышала, что мой голос приобретает высокие, истерические нотки.
— Обычно персонаж поднимается над своим окружением и выходит за границы собственного социального статуса. Кто-нибудь может сказать, что это значит? — Я тут же поняла, что использую слова, которыми они начнут пользоваться еще не скоро.
Тишина.
— Эм, ну, вроде как персонаж считает, что он крутой. Возьмем Икара, который подлетел так близко к солнцу, что его крылья расплавились. Или Нарцисса, который был настолько влюблен в собственное отражение, что утонул, пытаясь прикоснуться к нему.
Я сделала неловкий переход к следующей теме и стала рассказывать о персонажах греческих пьес, которые были рабами своей судьбы, а потом спросила детей, что они считают своими фатальными изъянами.
— То, что у меня аллергия на лошадей, — сказала одна из Петр. По школе ходили слухи, что ее родители участвуют в яростных торгах за скаковую лошадь, оцениваемую в миллион с лишним долларов.
Габи тоже выступила и сумела рассказать про свой фатальный изъян:
— Иногда я не помню вещи, которые мне говорят. У меня проблемы со звуками.
Я кивнула в знак поддержки:
— Это одна из многих причин, почему мы, как класс, так стараемся никогда не перебивать друг друга.
Джио удивил меня, подняв руку.
— Иногда я тоже чувствую себя как-то похоже. На самом деле я скорее наоборот, помню вещи, но не уверен, были ли они на самом деле. Например, я помню кусты черники у нашего старого дома, но я совершенно уверен в том, что их там не было. Я помню картинку с радугой, которая висела в комнате у моей сестры…
— Да, память крайне ненадежна, — быстро проговорила я.
Посмотрев на часы, я с ужасом осознала, что время почти истекло. Так что я поспешно перешла к домашней работе и сказала, что через несколько недель нужно написать и представить свои собственные «греческие трагедии» — с прологом, масками, репликами и «точкой развития сюжета».
Я спросила их:
— Повторите-ка, что это такое? — И продолжила, не дождавшись ни от кого ответа: — Это действие, которое порождает ряд других действий. Причина, ведущая к следствию. Одно событие влечет за собой другое. Заучивать ничего не обязательно, — убедила я Вика через камеру. — Можно читать с листа, но обязательно
Не успели дети выйти в коридор, как мой телефон сам начал голосить как настоящий греческий хор. Родители ставили «большие пальцы» под моим видео.
А еще мне пришло сообщение от Вика: «Забавно, а я думал, что основным элементом греческой трагедии является банкротство. Очень интересный урок. Но я все-таки не мог не заметить, что вы не признались в СВОЕМ фатальном изъяне».
Я врезалась в подлокотник театрального кресла с такой силой, что у меня на бедре остался огромный синяк. Было ли упоминание банкротства отсылкой к конфискованному дому в Катскилле? И если это так, то почему он просто не позвонит в полицию?
Оставшиеся занятия я провела через силу, как в тумане. Во время обеденного перерыва я пошла в учительскую в надежде услышать там какие-нибудь страшные истории. Не могла же я быть единственной, у которой возникли неприятности в связи с этой новой технологией.
Но я просидела там сорок минут, прячась за открытым ноутбуком и вставив для вида наушники, и единственная прозвучавшая за все это время история про родительский вездесущий контроль никоим образом не была связана с онлайн-трансляциями.
Кажется, небольшая группа мам возражала против новой школьной системы борьбы со списыванием, которая предполагала конфискацию мобильных телефонов у учеников во время тестов.