Учитель драмы

Когда я вошла в гостиную, мне послышалось, что Оз спросил у Клири, в каком году переехала Кайт с семьей. Наверное, тот что-то ответил, но я не услышала. Мое внимание было приковано к пианино в углу комнаты.

Клири это заметил. На его лице появилось печальное сочувственное выражение, которое я помнила из детства. Он смотрел на меня так много лет назад — тогда я попыталась покормить осиротевшего теленка из бутылочки. Он лежал на боку и тяжело дышал, не обращая внимания на молоко. Мы пришли еще раз где-то час спустя, и он был уже мертв. Отец сказал — инфекция в почках.

— Это принадлежало тебе, — сказал Клири. — В смысле, пианино.

Мама учила меня играть. В мыслях возникла картина, как она сидела рядом в свитере пастельного цвета, натянув воротник поверх красного пятна на шее, а я разучивала простенькие мелодии. Я почти слышала, как она говорит: «Раз, два, три, начали».

Оз нажал на клавишу, и я подпрыгнула от неожиданности. Я и не заметила, что он стоял рядом со мной.

Клири побледнел и стал еще серьезнее.

Я взглянула на золотые буквы, которыми был выведен производитель — БЕНТЛИ, и у меня по спине прошел холодок. Этот логотип не забудешь. Каждый завиток каждой буквы. Бывало, когда начинались сахарные споры, я играла «Ту-Ра-Лу-Ра», пытаясь остановить крики. Ну или просто тихо сидела на скамеечке у пианино, изо всех сил концентрируясь на логотипе, будто в попытке слиться с ним воедино. И тогда я переставала обращать на все это внимание: на родителей, на сахар, на деньги, на алкоголь, ради которого или благодаря которому мой отец работал.

— Я бы не отказался от стакана воды, — сказал Оз. — В какой стороне кухня?

Клири включил свет в коридоре и увел его.

Я пошла за ними, чувствуя металлический привкус во рту.

К моему облегчению, кухня была полностью обновлена и очищена ото всех напоминаний о маме. Старая газовая плита исчезла, и появилась микроволновка, которая наверняка привела бы ее в неописуемый восторг. У меня все равно крутило живот, а в голове пульсировало так, будто там горела раскаленная вольфрамовая нить. Я не могла оторвать взгляд от пола. Плитка осталась старая — сложный набор квадратов и прямоугольников, на который можно смотреть часами, пытаясь разобраться, где узор начинается и где заканчивается.

Оз открывал кухонные шкафы, якобы в поисках стакана для воды. Но почти сразу он наткнулся на бар — как будто радар алкоголика сработал.

Клири дотронулся до моего локтя.

— Ты в порядке?

— Супер, — сказала я, дрожа от холода.

— Скажи, что с тобой?

Мое периферийное зрение уловило тень. Оз поднес бутылку виски к окну, разглядывая на свету этикетку.

Я едва заметно кивнула Клири.

Но когда я снова посмотрела вниз, на плитку, я испытала ту же самую панику, как и при виде тех обоев с моих детских фотографий.

Оз закрыл бар. Дверца хлопнула. Звук был громче, чем предполагал его мягкий жест.

— Ты вся серая, — сказал Клири.

Я чувствовала, что он смотрит на меня то ли с отторжением, то ли с тревогой, но взглянуть на него в ответ не получалось — невозможно оторваться от знакомого плиточного узора, окрашенного ужасом.

— Может, посмотрим спальни? — спросил Оз.

Пропотев от страха насквозь, я еще и онемела. Затылок жгла острая боль. Мне чудилась какая-то жуть — я уже сто раз пожалела, что так убилась сидром и гашишем — и я не могла прогнать образы крови на плитке и еще чего-то. У меня кружилась голова. Наэлектризованные волосы бились током и щекотали уши.

— Нет, — слишком быстро ответила я. — Я видела достаточно.

Я неловким шагом направилась к выходу, безуспешно пытаясь двигаться нормально. За дверью был ослепляющий серый день. Шагнув с верхней ступени крыльца, я почувствовала себя невесомой, будто снова была девочкой на руках у отца. «Ни у одного мужчины не было шарфа теплее, чем руки дочери, обвитые вокруг его шеи», — любил говорить папа. Я едва успела удержать равновесие.

Клири запер за нами дверь.

— Как ты думаешь, где ее мама? — спросил Оз. — Если она похоронена не в Куне, я имею в виду.

По спине пробежал холодок. Темно-красные геометрические фигуры снова появились перед глазами, но я отогнала этот образ.

— Эрин, наверное, лучше знать.

Оба посмотрели на меня, но я только раскинула руки от беспомощности. Я устала. Все утро окружающие пытались выдавить из меня какую-то информацию, которая на моих же глазах полностью обесценивалась.

— Как насчет той церкви в Килшанни? — сказал Клири. — Твоя мама любила туда ходить, верно?

— Любила?

Клири кинул на меня косой взгляд.

— Это далеко? — спросил Оз.

Мы ехали больше часа, а потом еще долго бродили под моросящим дождем, но ни на одном из надгробных камней не было имени моей матери. Оз предложил утешительный поход в бар, но мне уже никуда не хотелось. Отправив его пить в одиночестве, я присела на облезлую скамеечку и стала смотреть на зеленые холмы и острова, где жили буревестники, от которых в детстве я была в диком восторге.

Вскоре вернулся Клири и передал мне небольшой запечатанный бумажный пакет.

— Я купил тебе парацетамола.

— Спасибо.

— Ты в порядке? У тебя сегодня было лицо, как в детстве.

— Это как?